Друиды

Мерлином, к тому времени была почти забыта, так как даже такой пытливый и усердный ученый, как Камден, который наверняка собрал все доступные фольклорные материалы, не сумел объяснить происхождение памятника и был вынужден лишь очередной раз повторить слухи о том, что сами камни были искусственно приготовлены из клея и песка.

Таким образом, в том, что касается традиции, можно опереться лишь на историю XII в., рассказанную Гальфридом. Поэтому важное значение приобретает вопрос, считали ли средневековые историки Мерлина друидом. Я не собираюсь уклониться от ответа, заявив, что Мерлин по большей части был созданием воображения Гальфрида; однако утверждение, что рассказ этого автора о возведении Стоунхенджа свидетельствует о традиционных связях Мерлина с друидами, кажется мне совершенно не подтвержденным фактическим материалом, даже если рассматривать эту легенду со всей возможной снисходительностью.

В сущности, легенды о Мерлине образуют повествование, в изначальном виде относившееся к двум разным личностям, валлийскому принцу VI в. Мирддину ап Морврину и прорицателю Вортигерна Амброзию, фигурирующему в «Истории бриттов» Ненния. Гальфрид наделил именем Мерлин обоих персонажей и совместил легенды о них, как если бы они относились к одному лицу. Валлийский принц определенно является героем позднего произведения Гальфрида, «Жизни Мерлина», однако в раннем сочинении «Истории королевства Британии» важнейшее место отводится Амброзию; на самом деле в своем первом труде Гальфрид открыто говорит о том, что Амброзий является другим именем Мерлина[4].

Ни в «Истории…», ни в «Жизни…» нет ни слова о друидическом обучении и практике. В «Жизни Мерлина» о нем сказано, что он «был королем и прорицателем» (rex erat et vates); в «Истории…» же он является лишь прорицателем, отличающимся от других волшебников Вортигерна только странными обстоятельствами рождения и более проницательными суждениями. И следует отметить, что название волшебников (magi) является для них общим с другими мудрецами, жившими за пределами друидических стран, например с предсказателями троянских переселенцев в Италию.

Поэтому, чтобы придать этой легенде о Стоунхендже друидический оттенок, мы должны сказать, что она относится к Амброзию Ненния и что двойственная роль волшебника и советника, которую играл этот персонаж при дворе Вортигерна в V в., говорит о снижении функций, которые, возможно, входили в сферу деятельности друидов, если таковые еще существовали в Англии в столь позднюю эпоху. Однако следует помнить о том, что у Ненния для обозначения таких провидцев используется слово magi, а не друиды, так что, даже если бы мы приняли на веру, что этот Амброзий был друидом в позднем, сниженном качестве простого волшебника, повесть Гальфрида от последнего упоминания слова «друид» в Галлии все равно отделяют примерно восемь столетий. Таким образом, мы ни на шаг не приближаемся к пониманию подлинной друидической организации, которая процветала в этой стране до римского завоевания и о которой, очевидно, ничего не знали ни Гальфрид, ни Ненний.

Но это еще не все. Гальфрид сам называет своего Мерлина-Амброзия сыном христианской принцессы[5], которую посетил инкуб[6]; и если мы обратимся за сведениями о его рождении и его природе еще дальше, т. е. если мы посмотрим на Историю Ненния[7], мы окажемся еще дальше от друидов, ибо там говорится, что его родителями были римляне консульского звания.

Таким образом, в этой повести Гальфрида практически невозможно разглядеть следы, о которых можно было бы с какой-либо долей уверенности сказать, что они отражают традицию друидического происхождения Стоунхенджа. В действительности мы не можем даже сказать, что в легенде содержатся какие-либо сведения, позволяющие предположить, что этот памятник связывался в народном сознании с религиозными обрядами древних бриттов; ибо, как мы уже отметили, у Гальфрида он воздвигается в качестве памятника погибшим героям.

Однако вне зависимости того, придавать этой легенде сколь-нибудь важное значение или нет, мы должны будем признать, что она отражает единственное распространенное верование, связанное с этим памятником и имевшее хождение, насколько можно судить, до начала XVII в. В это время Стоунхенджем заинтересовался король Яков I, и расследование происхождения этих удивительных руин, инициированное им, привело к появлению длинного ряда теоретических изысканий, содержание которых имеет непосредственное отношение к предмету нашего рассмотрения, развитию современных представлений о друидах как строителях этого сооружения. Первую попытку разрешить загадку предпринял Индиго Джонс, главный архитектор, которому поручил эту задачу сам король. Джонс подготовил трактат на эту тему, который был написан в 1620 г. и опубликован через тридцать лет после написания. В начале он обсуждает вероятность друидического происхождения, но не выдвигает это предположение в качестве теории, снискавшей расположение других исследователей или подкрепленной какой-нибудь традицией; он упоминает его мимоходом как свою собственную догадку, а на следующей странице отклоняет ее как в высшей степени невероятную альтернативу его твердому убеждению, что памятник принадлежит римлянам.

За этим исследованием в 1663 г. последовало замечательное эссе доктора Чарльтона, придворного врача, который считался чрезвычайно образованным человеком, несмотря на то что всем была известна его склонность к «переоценке своих дел и свершений». Он утверждал, что этот памятник был воздвигнут датчанами для посвящения своих королей. Этот вывод должен был снискать особенную популярность в эпоху недавно восстановленной монархии.

Nor is thy Stone-Heng a less wonder grown,
Though once a Temple thought, now prov'd a Throne.
Since we, who are bless'd with Monarchy,
Must gladly learn from thy Discovery,
That great Respects not only have been found
Where Gods were Worshipp'd, but where Kings were Crown'd.

(Стоун-Хендж не стал меньшим чудом,
Хотя и оказался троном, а не храмом,
Ибо мы, благословенные монархией,
С радостью узнаем из этого открытия,
Что чтились не только те места,
Где поклонялись богам, но и те, где короновались короли.)

Однако доктор Чарльтон даже не стал рассматривать возможность друидического происхождения Стоунхенджа; он стремился лишь ниспровергнуть римскую теорию Индиго Джонса. Совершенно очевидно, что в его время друиды не считались серьезными претендентами на честь строительства этого памятника. Полным молчанием их обходит и Джон Уэбб, родственник по жене и бывший ученик Индиго Джонса, написавший чрезвычайно энергичное опровержение на сочинение Чарльтона и попытавшийся возвратить Стоунхендж римлянам; мне кажется это особенно важным, так как он цитирует доктора Эйлетта Сэммса, придерживающегося теории финикийского происхождения, епископа Николсона, считающего памятник творением саксов, Обри, приписывающего Стоунхендж бриттам, и Болтона, писавшего, что это гробница Боадицеи. Как мы увидим, на самом деле Обри полагал, что Стоунхендж построили друиды, но его взгляды и доводы не были опубликованы, и Уэбб ничего о них не знал; вследствие этого в его большом и сложном произведении нет ни слова за или против друидов.

Таким образом, первым ученым, приписавшим создание Стоунхенджа друидам, был прекрасный исследователь и удивительный человек Джон Обри (1626–1697). Голая констатация его воззрений была опубликована в Джибсоновском издании «Британии» Кэмдена в 1695 г., но его знаменитое исследование Стоунхенджа и Эвбери так никогда и не увидело света, очевидно, потому, что он не был удовлетворен своим