Использование Непечатных Выражений Членом Клуба Влечет Немедленное Прекращение Членства Без Предварительного Уведомления.
Итак, судя по этому объявлению, сюда можно было смело привести свою чопорную бабушку.
И только лицо владелицы клуба слегка диссонировало с его степенной атмосферой. В этой женщине было что-то ужасающее. Достаточно представить себе посмертную маску Юлия Цезаря с губами, вымазанными ярко-красной помадой, и маленькими безжизненными глазами, смахивавшими на следы от пуль тридцать восьмого калибра, сплошной черной линией густых сросшихся бровей и копной непокорных черных волос, буйные пряди которых зловеще топорщились в разные стороны, подобно темному фонтану скопившейся злобы, вырвавшейся наконец из ее тугого корсета. Ее губы были ярко накрашены, и она сжимала их так плотно, что помада то и дело размазывалась. Это делало ее похожей на только что отобедавшего вурдалака, который забыл вытереть рот. Она была немногословна. Говорили, что она русская. Ее имя? Совершенно невероятное: Анна Сибирь.
— Джин, Анна? — спросил Фабиан.
— Спасибо.
— А я возьму «Хейг». А! Вон человек, которого я ищу. Анна, еще один «Хейг» для мистера Фиглера. Эй, Фиглер!
Международный политический клуб служил своего рода нейтральной территорией для встреч представителей так называемого «малого бизнеса» и криминального мира. Кем можно было считать Фиглера? Трудно сказать. Безусловно, он был деловым человеком. Но само понятие «бизнес» достаточно расплывчато и вместе с тем маловразумительно. Уж слишком много предпринимателей называют бизнесменами — до тех пор, пока их не выведут на чистую воду; потом они разом превращаются в жуликов. И в то же время слишком многих бизнесменов обзывают жуликами почем зря, пока не выяснится, что они не более чем простые предприниматели. Фиглер не принадлежал к какому-либо определенному классу. Говорили, что в делах он безупречен. Но, несмотря на это, было доподлинно известно, что его «бизнес» достаточно странен. Он был одним из тех вездесущих типов, которые все обо всех знают, всюду успевают, всегда в курсе событий, цен, новостей, фактов; которых невозможно ни разозлить, ни ошарашить, ни разочаровать; которые неуместны в любом обществе. Таким был Фиглер. Его деятельность была поистине многообразной. По натуре это был типичный деляга-посредник, живущий на проценты, комиссионные (в том числе и при незаконных сделках), доли с продаж, мелкие подачки от продавцов, — человек, который приходит в этот мир с пустыми карманами, но чей зоркий глаз и хорошо подвешенный язык позволяют ему зарабатывать деньги без особых усилий. Фиглер мог без труда найти покупателей и продавцов практически на любой товар: чистый ли, грязный, не важно. Он обладал настойчивостью и непрошибаемым нахальством настоящего торгаша: если его вышвыривали в дверь, он проникал в окно. Он не знал, что такое «нет». Не родился еще такой человек, которому было бы под силу оскорбить его: если его называли ублюдком, он отвечал, пожимая плечами: «Возможно». От него отскакивали любые насмешки. Благодаря этим качествам он зарабатывал себе на жизнь (умение заговаривать зубы клиентам, личностные качества или внешние данные были здесь ни при чем). Его рыхлому, словно перебродившее тесто, телу было явно тесно в черном костюме в узкую полоску: длинное туловище, поддерживаемое коротенькими кривоватыми ножками, выгнутая спина, покатые плечи, округлое брюшко и лицо, по цвету и форме напоминавшее гренку с сыром. Чтобы представить себе его манеру разговаривать, нужно просунуть язык между зубами, зажать нос, наполнить рот слюной и попытаться произнести: «Конец — всему делу венец». Он страдал жутким насморком, сопровождавшимся катаром верхних дыхательных путей. Он денно и нощно сморкался, но так и не мог прочистить нос. Голдсмитовых крестьян[3] изумлял школьный учитель, а вы бы изумились Фиглеру — как в таком крохотном носу может помещаться столько слизи? Дышал он с большим трудом, выпуская воздух с яростным храпом, чтобы ухватить хоть чуть-чуть воздуха, прежде чем произойдет очередная закупорка. Только так ему удавалось спасать себя от неминуемого удушья.
— Привет, Гарри, — проговорил Фиглер.
— Я тебя повсюду искал.
— А что случилось?
— Хотел поговорить. У меня есть предложение, и я думал, это может тебя заинтересовать.
— Какое предложение, Гарри?
— Что ты пьешь? Допивай и пропусти еще стаканчик.
— Нет, спасибо. Мне хватит. Так что ты задумал, Гарри?
— Слушай меня внимательно, Фиглер: я буду предельно краток. Борьба без правил.
— Борьба без правил? А что, неплохо. Дает хорошие деньги, особенно реклама.
— Реклама? Неужели ты думаешь, меня это волнует? Я все выяснил. Тут еще можно неплохо погреть руки.
— А ты хоть знаешь, в чем суть дела?
— Не такой я дурак, чтобы соваться в дело, не зная, в чем его суть, Фиглер. Что, скажи на милость, мешает мне организовать парочку поединков? Я хочу взять тебя в долю.
— Почему меня?
— Ну, во-первых, я знаю, что тебе можно доверять; во-вторых, у тебя как-никак котелок варит. А в- третьих, ты можешь вложить в это дело деньги.
— Да-а?.. Мм… И во сколько, думаешь, все это обойдется?
— Двести фунтов.
— А у тебя разве не найдется двухсот фунтов?
— Слушай, Фиглер, у меня сейчас не очень хорошо идут дела. Месяц выдался не слишком удачный. Долгов скопилось много. Откровенно говоря, я сглупил. Сначала на бегах кучу бабок просадил. Потом на стадионе «Кристалл» Йош Громила нагрел меня на добрых девяносто фунтов. Это меня здорово подкосило.
— Значит, хочешь, чтобы я вложил в это дело все двести фунтов? Так?
— Дело верное, Фиглер. Твои денежки окупятся на тысячу процентов.
— Слушай, Гарри, я не очень-то верю в тысячу процентов.
— Слушай, Фиглер, зачем оставаться в дураках?
— Может, я и дурак, Гарри…
— Послушай меня хоть минутку. Я знаю эту кухню как свои пять пальцев. Завтра могу начать. Посмотри, какие деньжищи огребает с этого дела Белинский. Неужели для других не найдется места? Самое важное здесь — подходящий зал и знаменитое имя на афише. Все остальное — ерунда. Я подыскал два неплохих зала. Завтра они будут моими. О билетах я знаю все. Есть у меня один парень: он работает на Белинского, а заодно делает мне рекламу. Борцов раздобыть тоже не проблема. Я их всех знаю. Нам понадобятся спортзал и маты. Команду сколотим из собственных ребят. Смекаешь? Мы их, сволочей, свяжем по рукам и ногам долгосрочными контрактами! Добрая сотня ребят только рады будут этим заниматься…
— Может, ты и прав. А ты уверен, что найдется добрая сотня зрителей, готовых с радостью выложить собственные денежки, только чтобы посмотреть, как эти ребята мутузят друг друга?
— Слушай меня, Фиглер. Я знаю о борьбе все, а ты ничего. Это фуфло чистой воды. Скажи мне, что английская публика знает о борьбе? Они ее никогда не видели и не хотят видеть. Им кажется, что это слишком скучно. Они не готовы к тому, чтобы смотреть настоящую борьбу. Из всех борцов они слышали только о Гакеншмидте. Они понятия не имеют о том, что такое первоклассная борьба — для них это пустой звук. Они не заплатят ни гроша за то, чтобы посмотреть греко-римскую борьбу, или дзюдо, или кетч;[4] им подавай кровь, болевые приемы, что-нибудь в этом роде. А я тебе вот что скажу: любого неотесанного грузчика можно этому научить. Слушай. В Римском клубе был один парень по имени Кропмен. Приведу тебе это как пример. Он был классный борец, в континентальном стиле — лет двадцать, наверное, учился разным захватам. И что вышло? Его дружно освистали. «Дайте ему пару подушек, пусть пойдет поспит!» — вот что они говорили. Его осмеяли и буквально вытолкали с ринга. Но на той же афише значился парень по имени Черный Душитель, и все они, едва завидев его, заревели от
