Оля отворачивается. Я говорю:
– По-моему, здесь бомжей еще больше, чем у нас…
– Может быть. Но здесь даже и бомжи цивилизованные. Смотри.
Я оборачиваюсь. Бомж подходит к урне, бросает в нее стакан.
Оля говорит:
– У нас бы что, так сделал? Ладно, ну их, этих бомжей… Давай лучше купим вина, набухаемся. Мне завтра в универ, выходные кончились…
Утро. Оля собирается в университет – кладет в рюкзак тетради и книги. Я лежу на кровати, пью «Warsteiner», смотрю в потолок.
Оля подходит к зеркалу, начинает красить губы. Я поднимаюсь, бросаю пустую банку в мусорку, подхожу к окну.
Пасмурно, идет дождь. Через дорогу – серые дома, почти такие, как у нас. Толпа людей на остановке садится в зеленый автобус. Я спрашиваю:
– Может, забьешь на учебу?
– Нет, надо идти.
– Ладно.
– Лучше ты останься еще на пару дней. Куда ты так торопишься – назад в «совок»?
– А что здесь такого особенного? Страна как страна…
– Ты что, не видишь, насколько здесь лучше?
– Вижу. Денег больше.
– Не только денег. Здесь – удобней, уютней как-то. Нет всего этого говна…
– А что есть?
– Да все, что хочешь, все, что угодно.
– Как при коммунизме?
– Можно и так сказать.
Я напеваю:
– Ладно, я пошла. До вечера.
Оля подходит ко мне, я целую ее в щеку. Она надевает ветровку, выходит.
Я иду на кухню, достаю из холодильника банку «Warsteiner», срываю кольцо, делаю глоток.
Гуляю по улице. Дождь почти перестал. Куда-то идут дети с яркими разноцветными ранцами, мужики в пиджаках и белых рубашках. Под стеклянным навесом остановки растаман с дреддами читает книгу. За стеклом кафе, лицом к улице, сидят парень и девушка, в руках – белые фарфоровые чашки.
IV
Махаю фуре с белорусскими номерами, она тормозит.
Открываю дверь. Водитель – загорелый, в шортах и шлепанцах.
– Извините, вы не подвезете по Польше? Я – студент, путешествую автостопом.
– Ладно, залазь.
Я поднимаюсь в кабину. Фура трогается.
– Только я сначала заправлюсь, а потом еще спать буду на стоянке…
– Мне спешить некуда.
– Ну и хорошо. Тебя как зовут?
– Вова.
– А я – Гена.
Он сует мне ладонь.
– За день Польшу проедем. Я через Варшаву пойду, по самому центру – там кольца нет. Ты был в Варшаве?
– Был.
– Ну, еще посмотришь.
Просыпаюсь. Уже светло. Гена храпит на спальном месте. Открываю дверь, выпрыгиваю, разминаю ноги. Рядом – еще две фуры с белорусскими номерами.
Поворачиваюсь спиной к шоссе, расстегиваю штаны. Струя льется на масляное пятно и смятую пачку «Marlboro».
Подходит Гена, становится рядом, развязывает шнурок на шортах.
– Сцать в Европе не возбороняется, даже при полиции. – Он улыбается. – Не, серьезно…
Над домами торчит серая громадина, похожая на московские «высотки». Я видел это здание год назад, когда закупались на стадионе.
Гена говорит:
– Раньше это был Дворец имени Сталина.
– А сейчас?
– Сейчас – не знаю. Как тебе вообще Европа?
– Так, нормально. Интересно, в общем.
– А почему не захотел остаться? Закрепился бы…
– Кому я в этой Европе нужен?
– Тоже правильно. Мои хлопцы знакомые где только не работают – кто в Германии таксистом или бус- фарером, кто в Израиле, а один вообще – в Чикаго. А мне и у нас хорошо. Работа есть, все более-менее… Квартиру купил в Гродно, трехкомнатную – первый этаж, правда, но все равно… «Аудюху» восемьдесят пятого года из Германии пригнал. Когда рейс хороший, не стоишь, не ждешь три дня погрузки, – есть время на свалки заехать. Я себе тот раз телефон привез с трубкой. Рабочий, все в порядке. Трубка метров на пятьдесят берет…
Фура едет по узкой улочке в центре. По тротуару гуляют люди. За столиком открытого кафе две девушки чокаются бокалами с красным вином. Одна смотрит на нас, улыбается, машет рукой. Я машу в ответ.
