Кружилин достал из-под дивана гантелю, на которой в 1938 году было выдавлено «10 кг завод им. т. Молотова», и шарахнул ею пару раз по сейфу.
Услышав адский тарарам, к ним в кабинет вбежал Боцман:
— Вы чего, охуели совсем?!
— Так не помнит ничего!
— Уши чистим!
Боцман сокрушенно покачал головой:
— Иван, ты же симфониям обучался, а не в пехотном полку на барабане наяривал… И еще… Не он это…
— Чего — «не он»? — не понял Тульский, но голову Брынзы из сейфа вытащил.
— Убил не он!
Сутенер хоть и оглох, однако же все расслышал, что нужно было — он завыл, вывернулся из лап Тульского и бросился к Боцману:
— А-ы-у!!!! Вот оно в чем дело, командир! Суки!!! Хотели труп на меня списать!!!
Боцман поморщился и вывел страдальца в коридор. Брынза доплелся до раздолбанной раковины, отвернул осклизлый кран и начал жадно глотать теплую желтую воду, одновременно булькая и бормоча:
— Куда… хлюп-хлюп… клонят… хлюп-чавк… козлы… чавк-чавк… и притом вонючие…
Боцман отвернулся от него и заглянул в кабинет к Тульскому и Кружилину:
— Не он это… Я с девками плотно поработал — не срастается… Он с ним действительно цапнулся, но и только… Его уже потом кто-то за остановкой отоварил чем-то тяжелым. Вытащил бумажник, снял ботинки — и так далее. Убивать, может, и не хотел, но человек — существо странное, можно полчаса смертным боем бить — отойдет, а бывает — с одного удара — щелк, и в дамки… Я одну девку уже отпустил. Берите для блезиру объяснение со второй — и расход. Нет. Не он это.
— Не он? — помотал головой Тульский, которому и в голову не пришло усомниться в правоте самого Боцмана. — А тогда кто же? Кто?!
Боцман молча пожал плечами…
Может быть, эпизод с попыткой раскрытия преступления в отношении гражданина Треугольникова так и окончился бы совсем ничем, но в это время в кабинете Токарева-старшего находился Есаул — тот самый приятель Варшавы, что трудился в бане на 5-й линии. Дело в том, что во время одной из последних встреч Токарев и Варшава конфиденциально договорились о следующем: карманники, орудующие на острове, будут возвращать все равно ненужные им важные документы — в первую очередь, партбилеты удостоверения офицеров и паспорта. Щипачи частенько добывали эти ксивы вместе с кошельками, а народ в милицию бросался, в основном, не из-за денег, а как раз из-за документов, утрата которых могла обернуться большими неприятностями. И договор был такой: если кого с поличным берут — это одно дело, а ежели нет — так хоть документы по-тихому скиньте… Глядишь, и часть потерпевших свои заявы назад заберут. Но как эту замечательную идею было осуществить на практике с учетом недоверия блатных и ментов друг к другу? Варшава и предложил решать вопрос через Есаула. Есаул уже «отвоевался», но ему верили жулики, а менты знали, что он хоть и стучать им не будет, но и в темные дела уже никогда не полезет. Не без уговоров, но Есаул все же согласился раз в месяц выполнять возложенную на него миссию. Для надежности и конспирации жулики все же предложили саму процедуру возврата обезличить: они бросали документы в тайничок-схрон на первом этаже черной лестницы бани. О тайничке ведали только посвященные, а Есаул и знать не желал — кто туда что бросает…
Вот и на этот раз бывший зэк положил Токареву на стол газетный кулек. Василий Павлович что-то дописывал и кивнул механически:
— Угу, присаживайся… я сейчас.
Есаул оглядел хорошо знакомый ему кабинет и невольно улыбнулся, заметив новый плакат. На плакате молодой, подтянутый милиционер резко и грозно отодвигал от себя рюмку с алкоголем. Первоначальная типографская надпись на плакате была заретуширована, а поверх нее уже кустарным способом кто-то вывел: «С пидорами не пьем!»
— Ты чего? — приподнял голову от бумаг Токарев. — А…
Василий Павлович и сам улыбнулся:
— Это я у оперов из 16-го изъял. Прислали нам одного… хохмача-дирижера.
— В каком смысле дирижера? — Есаул непонимающе сморщил лоб.
— Да в прямом! Учился человек на дирижера, а потом вот все бросил и пришел к нам…
— На дирижера, которых по телевизору показывают?
— Во-во.
— И к вам?
— Ну!
Есаул аж засопел:
— В интересное время жить начинаем! А в 16-м народ интересный подобрался — один Боцман чего стоит, он чуть ли не египетские пирамиды еще сам строил…
— Да-а, — кивнул Василий Павлович, разворачивая сверток. — Коллективчик там еще тот… Так, ну чего нам сегодня бог послал?…
Токарев стал раскладывать на столе чуть скукоженные от сырости документы:
— Удостоверение личности офицера… майор Мургло!
Оба ухмыльнулись на смешную фамилию
— Зачетная книжка студента восточного факультета ЛГУ имени А. А. Жданова… партбилет товарища… — красивое лицо! — Некрасовой… профсоюзный билет на гражданина… чернила расползлись… Треугольникова…
Есаул начал подниматься:
— Пойду-ка я, пожалуй…
Токарев сморщился и пробубнил задумчиво:
— Погоди… Треугольников… дурацкая фамилия… Где-то я ее недавно совсем слышал.
— Да мало ли таких! — пожал плечами Есаул.
— Треугольниковых?!
Бывший зэк поскреб затылок:
— Ну, может, жалобиться приходил?
— Нет, — качнул головой Токарев, — заявляют в отделениях, ты же знаешь…
— Да хрен с ним, — махнул рукой Есаул. — Отдашь, — человеку радость!
И в этот момент Василий Павлович вспомнил. Вспомнил и чуть не закричал:
— Отставить!!! Треугольникова — завалили!
Он схватил телефон:
— Токарев… Ткачевский, ты? По Треугольникову работали?.. У вас… Не отпускать!!! Меня ждать! Напишите обзорную справку!
Есаул почуял неладное, но уйти из кабинета уже не мог — ну не бежать же? Он со злостью вальяжно и демонстративно-оборонительно вновь развалился на стуле. Токарев внимательно посмотрел на него, слегка смущаясь:
— Саша… Профбилет — с убоя…
— Вася — а мне-то — по хуй! Не! Не надо! Я-то уж тут — точно ни при чем!
— А ты чего хамишь-то?
— А ты что — мне предъявить хочешь?!
— А тут не правилка воровская, чтобы предъявлять!
Есаул прищурился недобро:
— Это в смысле, что я заблудился и не понимаю, с кем калякаю, гражданин начальник?
— Саш, тормози…
Но Есаул завелся не на шутку:
— А хули мне тормозить-то?! Меня просили взять на себя миссию передачи этого говна — с чьей подачи? С твоей?
