портрета инфанты Изабеллы, и потребовал — чтобы один в один или лучше. Конечно, во время великих побед ей исполнилось шестьдесят, а на полотне — шестнадцать, но, если она и приглядывает сверху за творящимся на земле безобразием, вряд ли обидится за такую неточность. Для тех, кого она привела к победам, она останется молодой и прекрасной. Да будет так, и черт с ней, с исторической точностью.
Вот и вышла — словно на портрете. На каштановых волосах — маленький ток, «чтобы в Мадриде не сплетничали». Инфанта, как все Габсбурги, считает себя северянкой. Хитрый прищур — то ли каверзу задумала, то ли готовится вскинуть к плечу оружие и пригвоздить врага тяжелым болтом. Из украшений — тонкая золотая цепочка. На ней — не ладанка с иконой или мощами, не медальон с портретом или локоном любимого — золотая медаль города Антверпена за лучшую арбалетную стрельбу. Само оружие — здесь же, чуть перекашивает конусообразный кринолин.
На этот раз инфанта не посылает — сама ведет своих корсаров в бой. И кто заробеет — пусть вспомнит прищур стоящей на носу героини и дерется без страха и без пощады!
Ветер наполняет паруса, колышет белые накидки пассажиров из будущего. Им бы за закладкой своего катамарана присмотреть… увы, увы. А ведь посудину будет строить местный инженер, как и первый клипер.
Да, клипера тоже будут заложены — пока как авизо и прочая недорогая мелочь. Сразу с продольными креплениями! Значит, скоро моряк, отвечающий на вопрос: «Сколько дает эта посудина в полный фордевинд?» — «Восемнадцать узлов!», не будет более шутить! Интересно, как скоро это дойдет до факелоносцев свободы и просвещенных мореплавателей?
Кстати, о французах. С острова Мартиника, знаменитого плантациями тростника, сахаром-кассонадом и сахарной же водкой, поступил намек от местных роялистов. Мол, надоело нам чихать в мешок при гильотине. Да и освобождение рабов совершенно подрывает экономику плантаций… В общем, если армия испанских Бурбонов поддержит мятеж, то налог отправится в руки родичей законного короля Франции, а не якобинцев. Налог с Мартиники… Остров невелик, но денег вокруг него крутится немало, порядка одного процента французской экономики. Лакомый кусок. Поделить — хватит всем. Тем более по палубам зачитывают приказ. Отныне приватиры католического короля действуют по старинному дюнкеркскому праву. Значит, в казну пойдет не привычное по колониальным водам «квинто», пятая часть, а всего-навсего десятина. Остальное будет поделено между всеми участниками экспедиции в зависимости от чина и должности. Так что на палубах, несмотря на тесноту, настроение приподнятое. Зажигательная речь хефе о старинной славе и долге перед короной — хорошо, ежедневные службы, в которых падре приравнивает экспедицию против якобинских безбожников к крестовому походу — еще лучше. Всякому приятно попасть в рай! И все же куда приятней думать о луидорах и франках, которые ждут в богатом колониальном городе. Союзников грабить нельзя, но ведь есть и государственная собственность, и враги короля. Сойдет все — и склады с сахаром, и корабли в порту. Все это можно продать.
Окрик впередсмотрящего. Капитан поднимает подзорную трубу, у пассажиров-попаданцев находится оптика получше. По крайней мере, Котозавр рассматривает флаг над чужим кораблем первым. Англичане! В его устах это звучит как «враг на пороге»!
— Тут вам не Калифорния, — говорит ему капитан, — тут места цивилизованные. Мы в мире с Великобританией, и дело идет к союзу… Кстати, вот и еще вымпел… И еще… Три фрегата, два войсковых транспорта. Сдается мне, что роялисты попросили о помощи не только нас. Одно слово — лягушатники!
Слух разносится по палубам, несет растерянность и уныние. Лица у людей — словно с разбегу о стену приложились. Вот-вот, шли себе по лазоревым тропическим волнам, а перед носом вдруг барьер в три кирпича толщиной вырос.
Сейчас мы догоним просвещенных мореплавателей, отсалютуем флагами. Потом — по накатанной: совместной экспедицией командует англичанин, три четверти добычи — им, даже если у них полтора инвалида на палубах. А у нас… не полевые полки, которые готовят попаданцы, но тоже весьма и весьма неплохие солдаты. Гавана — город важный, и кубинские части учат не только пассивной обороне, при которой ни одна крепость долго не выстоит. Что до головорезов из береговой охраны, с ними проблемы будут потом, после занятия города. В бою у них дисциплина отменная, на борту — сносная, а вот в городе, да еще в чужом…
Англичане — еще хуже, но любые художества «союзники» спишут на нас. Догадайтесь, кому поверят в Европе? Тем более в случае объединения экспедиций командовать парадом будет вовсе не испанец.
Капитан «Сан-Исабель» смотрит виновато и беспомощно. Он всего лишь офицер береговой охраны, а английский капитан корабля пятого ранга поставит себя выше командира испанского линкора. Да что там, в прошлую войну те же французы сажали испанских адмиралов ниже своих командиров фрегатов. И все же… будь на борту адмирал, можно было бы позаедаться. А так…
Право, ни сеньор Фернандо до того, как его голова отошла в иное распоряжение, ни ваш покорный слуга, инженер из будущего, на последовавшее неспособны. А потому полковник Ортега-и-Аларкон бормочет под нос:
— Что бы сделал росомах?
С этими словами уходят субординация, страх перед ответственностью тормоз общественного положения. Остается уверенная наглость самца росомахи, дерущегося за еду, за подругу, за территорию. Кажется, он искренне считает, что Карибское море — его вотчина! Линкор еще заслуживал бы уважения, линкор это вроде медведя. Но тут-то фрегат! Считай, чужак-росомах… Решит охотиться на чужой территории — получит трепку!
А потому простые варианты, например, отсалютовать флагом и уйти, как от стоячих, он даже не рассматривает. «Сан-Исабель» дает на шесть узлов больше? Значит, салютовать первым англичанам!
— Но это же оскорбление! — недоумевает капитан.
Эль Глотон пожимает плечами.
— Но я не могу…
Память человека. Наглость… да, еще человеческая. Граф Орлов поступил так же.
— Поднимите-ка штандарт генерал-капитана Кубы… В конце концов, я его зять!
— Уже? — капитан поднимает бровь…
Один взгляд в глаза готового к драке росомаха. Кивок. Командование соединением из одного корабля в когтистых лапах.
— Идем мимо, не салютуя, не отвечая на сигналы… Что до Мартиники — кто первый встал, того и сапоги. Извольте обойти… — не противника — соперника так, чтобы их ядра до нас не долетали. И еще — когда будем проходить англичан, откройте орудийные порты. Пусть полюбуются на жерла. Пусть понервничают — у нас все пушки обычные, а у них наверняка поверху стоят карронады, из которых только на пистолетный выстрел и бить. Думаете, Нельсон просто так лез при Трафальгаре в самый ближний бой? Попил бюджета не только в Испании и в России случается.
По палубам летит добрая весть. Сапоги как намек тоже поняты. Обязательный номер исполнен — Высоцкого попаданцы десанту спели…
Для испанской армии — самая что ни на есть реальность. Пусть гарнизон Гаваны — отборный, и у этих на ногах всего лишь башмаки с чулками. А многие рубаки-добровольцы и вовсе босы.
Мартиника — остров большой. Это плохо: если сторонники короля нас толком не поддержат, увязнем… а позади еще и англичане. Это хорошо — везде форты не поставишь. Лучшая гавань закрыта намертво — Фор-Рояль, Фор-Сан-Дизье, Фор-Сен-Луи… Срезанные вершины холмов, береговые кручи, выстроенные по линейке презирающего природу архитектора звезды бастионных фронтов. Это все северней. Мы вламываемся в невеликий порт Сен-Пьер, вся защита которого — три почти не прикрытые батареи. На корабле поет горн, непривычно морскому уху бьет пехотный барабан. Колониальный полк —
