— …Юджиния? Что слышно от губернатора?
Телекамера показала тюрьму, где на протяжении уже двухсот лет содержались наиболее опасные преступники штата. Тюрьма располагалась на каменистом берегу реки Джеймс, неподалеку от центра города. В темноте толпились демонстранты, выступающие «за» или «против» смертной казни, в свете телевизионных прожекторов их лица казались суровыми. Я внутренне содрогнулась, услышав чей-то смех. На экране появилась молодая симпатичная корреспондентка в красном пальто.
— Как вы уже знаете, Билл, — начала она, — вчера была установлена прямая телефонная связь кабинета губернатора Норринга с тюрьмой. Пока никаких новостей, и это говорит о многом. Судя по опыту прошлых лет, губернатор не вмешивается в тех случаях, когда не намерен менять ход событий.
— А как обстановка в целом? Все относительно спокойно?
— Пока да, Билл. Здесь собрались, на мой взгляд, несколько сотен людей, они пикетируют здание. А в самой тюрьме, разумеется, почти никого. Всего несколько десятков заключенных, а остальные уже переведены в новую исправительную колонию в Гринсвилле.
Я выключила телевизор и через некоторое время уже ехала на машине в восточном направлении с включенным радио. Усталость постепенно одолевала меня, точно анестезия. Тоска сжимала горло. Я боялась смертных приговоров. Мне было страшно ждать чьей-то смерти, а потом скальпелем проводить по телу, еще такому же теплому, как мое. Я была врачом с юридическим образованием. И знала, что давало жизнь и что могло ее забрать, как должно быть и как не должно. Моим наставником стал опыт, безжалостно перевернувший самые стойкие и радужные представления об аналитическом подходе. Когда мыслящий человек вынужден признавать, что на самом деле истина банальна, это действует на него угнетающе. Нет на земле справедливости. И ни за что не изменить того, что сделал Ронни Джо Уоддел.
Он провел в ожидании смертной казни девять лет. Я непосредственно не занималась делом его жертвы, поскольку убийство было совершено до того, как меня назначили главным судебно-медицинским экспертом Вирджинии и я переехала в Ричмонд. Но, ознакомившись с этим делом, я узнала жуткие подробности.
Утром четвертого сентября десять лет назад Робин Нейсмит, диктор восьмого телеканала, позвонила к себе в студию и сообщила, что заболела. Она вышла за лекарствами от простуды и вернулась домой. На следующий день ее обнаженное и изувеченное тело было найдено у нее дома в гостиной возле телевизора. Потом установили, что кровавый отпечаток большого пальца, обнаруженный на полочке с медикаментами, принадлежал Ронни Джо Уодделу.
Когда я подъехала к моргу, там уже стояло несколько машин. Одна из них — моего заместителя Филдинга. Мой администратор Бен Стивенс и прозектор морга Сьюзан Стори тоже были здесь. За открытыми воротами виднелась тускло освещенная фонарями асфальтированная стоянка, офицер полиции курил, сидя в своей служебной машине. Когда я остановилась, он вылез и направился ко мне.
— Ничего, что ворота открыты? — спросила я. Полицейский был высокий и худой, с густыми седыми волосами. Мне уже не раз приходилось с ним разговаривать, но я никак не могла запомнить его имени.
— Да пока вроде ничего страшного, доктор Скарпетта, — ответил он, застегивая молнию своей массивной нейлоновой куртки. — Все тихо. Но как только приедут из тюрьмы, я их закрою и позабочусь о том, чтобы никто не открывал.
— Отлично. По крайней мере, пока вы здесь.
— Да, можете не беспокоиться, мэм. Кроме того, сюда должна подойти еще пара полицейских, на всякий случай. Демонстрантов довольно много. Вы, наверно, читали в газетах о том, сколько людей подписали это прошение, направленное губернатору. А сегодня я еще слышал, что некоторые сострадальцы аж в Калифорнии объявили в знак солидарности голодовку.
Я окинула взглядом пустынную стоянку и Мэйн-стрит. Шелестя покрышками по мокрой мостовой, мимо пронеслась машина. Из-за тумана уличные фонари казались расплывчатыми кляксами.
— Однако мне, черт возьми, этого не понять. Ради Уоддела я бы не пожертвовал и чашечкой кофе. — Прикрыв от ветра пламя зажигалки, офицер задымил сигаретой. — Особенно после того, что он сделал с этой девчонкой Нейсмит. Знаете, я помню, как она вела телепередачи. Вообще-то мне нравятся белые женщины, они такие же аппетитные, как мой кофе с молоком. Но тут должен признаться, она была самой хорошенькой из всех известных мне черных девочек.
Прошло почти два месяца с тех пор, как я бросила курить, но мне все еще было невыносимо тяжело, когда кто-то курил в моем присутствии.
— Господи, это же случилось чуть ли не десять лет назад, — продолжал полицейский. — Но я не могу забыть, какой тогда поднялся шум. Нелегко нам пришлось. Словно медведь-гризли вселился в…
Я прервала его.
— Держите нас в курсе событий, хорошо?
— Да, мэм. Мне сообщат по рации, и я скажу вам. — Он направился назад к своей машине.
Коридоры морга были освещены бледным флуоресцентным светом, в воздухе стоял запах дезодоранта. Я прошла через маленький офис, где происходила процедура оформления поступающих тел, через рентген-кабинет и далее через холодильник, представляющий собой довольно большое охлаждаемое помещение с двухъярусными каталками и двумя массивными стальным дверями. В секционном зале ярко горел свет, отражаясь в начищенной поверхности столов из нержавеющей стали. Сьюзан точила длинный хирургический нож, а Филдинг приклеивал к пробиркам этикетки. Их лица не выражали никакого энтузиазма, оба выглядели не менее усталыми, чем я.
— Бен в библиотеке наверху смотрит телевизор, — сообщил мне Филдинг. — Он даст нам знать о развитии событий.
— А если у этого парня был СПИД? — Сьюзан говорила об Уодделе так, словно он уже мертв.
— Не знаю, — откликнулась я. — Наденем двое перчаток, примем обычные меры предосторожности.
— Я все-таки надеюсь, что нам об этом сообщат, — не унималась она. — Знаете, я не верю тем, кто занимается обследованием уголовников. Им все равно, какой у них анализ на СПИД, это их не касается.
Не они делают вскрытие, а наши проблемы их не волнуют.
Сьюзан просто помешалась на грозящих ей профессиональных опасностях вроде угрозы облучения, отравления химикатами и инфекций. Но я могла ее понять. Она была уже несколько месяцев беременна, хоть с виду это казалось почти незаметно.
Накинув на себя пластиковый фартук, я прошла в раздевалку, облачилась в зеленую робу, сунула ноги в бахилы и достала два комплекта перчаток. Я осмотрела каталку, стоявшую возле стола номер три. На ней значились имя Уоддела, дата его рождения и его номер. Если в последнюю минуту вмешается губернатор Норринг, надписанные пробирки выбросят. Ронни Уоддел будет вычеркнут из регистрационного журнала морга, и его номер достанется тому, кто поступит в морг следующим.
В одиннадцать вечера Бен Стивенс спустился вниз и покачал головой. Подняв глаза, мы все посмотрели на часы. Никто не сказал ни слова. Шли минуты.
Держа в руке рацию, вошел полицейский. Я неожиданно вспомнила, что его фамилия Рэнкин.
— Приговор приведен в исполнение в одиннадцать ноль пять, — сказал он. — Тело будет здесь минут через пятнадцать.
Фургон предупредительно сигналил, въезжая в ворота задним ходом, и, когда его дверцы распахнулись, из него выскочили охранники в количестве, достаточном для того, чтобы справиться с мелкими беспорядками. Четверо из них выкатили носилки с телом Ронни Джо Уоддела. Шаркая ногами и постукивая металлом, они пронесли их мимо нас по пандусу в морг. Опустив носилки на кафельный пол и даже не потрудившись поставить их на раскладные ножки, они подтолкнули их вперед, словно сани на колесиках с пристегнутым к ним пассажиром, укрытым запятнанной кровью простыней.
— Кровотечение из носа, — предупреждая мой вопрос, заявил один из охранников.
— У кого? — спросила я, заметив кровь на перчатках охранника.
— У мистера Уоддела.
— В машине? — удивилась я, потому что у Уоддела не должно было быть кровяного давления к тому
