сои! Одни проблемы и неприятности из-за него на мою голову. Молчал бы себе в тряпочку — глядишь, у дружины появился бы новый высокий покровитель и хозяин.
Из дома вынесли завернутое в холстину тело ключника, бросили его в телегу и выехали со двора. Я успел заметить вскользь брошенный на меня взгляд Митрофана. Странный взгляд — не то жалостливый, не то осуждающий. Видно, уже распорядился князь… А может, мне это показалось? Лучше перестраховаться, я ведь жив до сих пор только потому, что иногда думал. Не самое худшее качество. Верно сказано: «Во дни благополучия пользуйся благом, а во дни несчастья размышляй».
И уходить надо подальше, по не в Псков или Новгород. Государь проредил тамошних бояр. Кого в Москву забрал в служивые люди, под надзор, кого жизни лишил. Незнакомые люди на виду, быстро посаднику доложат. Москвичей что тогда на Руси не любили, что сейчас.
Куда же уходить? В Муром — князь первым делом туда людей пошлет. В Тулу? Слишком я там известен, и город, и Москва близко. В Архангельск? Решение в голове созрело как-то само — в Хлынов, столицу Вятского края. Далекая окраина, к тому же издавна настроенная против Москвы — то, что мне надо.
Малочисленный городок, но если не выпячиваться, какое-то время пересидеть можно, хотя бы годик. А за это время или фавориты у государя поменяются, или инцидент забудется.
В принципе все княжества вокруг Москвы присоединялись или силой как Новгород, Псков, Хлынов, или хитростью и обманом, как Рязань. Так что основания не любить Москву у провинции были. К тому же кроме Хлынова я, как вариант, рассматривал Нижний Новгород или Великий Устюг.
Ночью в постели я ворочался, не мог уснуть, хотя и хотелось. Вспоминался странный взгляд старшего дружинника. Не накинули бы удавку на шею ночью, пока все храпят.
Забылся я уже к утру, не совладав с собой. После завтрака оделся, взял все свое серебро, зычно гаркнул в толпу ратников:
— Кто со мной на торг?
Желающих сегодня не было, и я, облегченно вздохнув, вышел за ворота. А думал ведь, что за мной увяжутся соглядатай, чтобы не сбежал. В душе шевельнулось сомнение — может, князь и не приказывал Митрофану устранить меня? Может, я стал слишком подозрителен? Нет, уже все решено, к чему рисковать!
Отойдя пару кварталов, я повернул вправо, к торгу. Мне надо было приобрести коня — не пешком же уходить. Выбрал быстро, сразу же подобрал седло и выехал из Москвы. Далеко уехать не удалось — все дороги развезло, и у Коломны пришлось грузиться на попутное судно вместе с конем. Снег тает, дороги залиты водой, непроезжие ни для саней, ни для телег. Только верховой пробиться может, уморив коня. Вот и славно.
Обнаружив пропажу, в первую очередь меня кинутся искать в Москве, разумно предположив, что дороги почти непроходимы. Ищите, ребята, флаг вам в руки.
Радость моя была недолгой: судно на следующий день встало, не смогло дальше идти из-за льда. Пришлось продолжить дорогу верхом, по и здесь меня ждала неудача. Конь мой оказался с дефектом, прихрамывал. Моя вина — не досмотрел при покупке, а может, тяжелая дорога сказалась. В ближайшей деревне после ночевки я его без сожаления продал по дешевке крестьянину, честно предупредив о дефекте. Торопиться мне было некуда, и, отдохнув в деревне пару деньков, я продолжил путь пешком. Оно, может, и к лучшему — следы затеряются. Ближе к обеду решил немного передохнуть да заодно облегчиться.
В общей сложности, наверное, уже верст около ста одолел. Верхом, даже с запасной лошадью, и половины этого пути не смог бы пройти из-за распутицы.
Я прогулялся по опушке. Снег здесь уже стаял, и просохшая прошлогодняя трава стлалась под ногами: даже сапоги не испачкались.
До слуха моего донесся стон. Что это?.. Я остановился как вкопанный. Сверху рощица была видна как на ладони, и в ней не было никого — ни саней, ни лошадей, ни людей. Тишина. Наверное, почудилось. Но стоило мне сделать шаг, как стон послышался снова. Я вытащил саблю из пожен и пошел вглубь, продираясь сквозь колючий кустарник. Опа-на! Небольшая полянка изрыта множеством следов — людских и конских. Но на полянке — никого. Кто же тогда стонал?
Я стал саблей раздвигать кусты — рвать одежду о кустарник было жалко, запасной у меня не было.
Похоже, за кустами лежит куча тряпья. И только я собрался двинуться дальше, как из этой кучи раздался стон. Саблей я срубил ветки кустарника, подошел к тому, кто издавал стон.
Мужик в грязной однорядке лежал на животе. Кто же его? Тут и деревень поблизости не видно.
Я перевернул мужика на спину — все-таки негоже бросать соплеменника в лесу умирать. Мужик был в зрелом возрасте, с окладистой бородой. В плече у него торчал арбалетный болт, поперек живота — длинная, но неглубокая ножевая рана. Кровь уже запеклась, но после ранения он кровил обильно — от кустов к месту, где я его нашел, вела кровавая дорожка. Неизвестный был без сознания, хрипло дышал. Как он попал сюда? Ладно, выясним, если выживет.
Я оторвал край его нижней рубашки, выдернул у него из плеча арбалетный болт и перевязал рану. Болт — это не безнадежно, если бы была стрела — такой фокус бы не удался. У болта тыльная сторона наконечника сглажена, а у стрелы имеет обратный наклон: в тело заходит легко, а вытянуть невозможно, только с клочком мышц.
Так, что тут с животом? Порез длинный, поперек всего живота, но неглубокий — не более сантиметра. Я снова оторвал полосу от его же рубашки, нашел мох, пусть и перезимовавший, растер в ладонях, густо пересыпал рану и перевязал. Мох — природный антибиотик, все ратники об этом чудесном свойстве мха знают и при ранениях присыпают рапы перетертым мхом. Они заживают быстрее и не гноятся.
Мужик снова застонал. Сколько он здесь лежит? Земля после зимы холодная, да он еще и ослабел после ранений. Как бы не подхватил воспаление легких — тогда ему не выкарабкаться. Я снял с пояса фляжку с вином, приподнял голову, влил несколько глотков. Раненый сглотнул, полежав немного, открыл глаза, еле слышно прошептал, просипел даже:
— Еще.
Я опять дал ему вина. Конечно, лучше бы воды, она легче утоляет жажду, но где ее взять? Я приподнял раненого, подтащил к дереву и прислонил. По крайней мере, сидя ему лучше и поить удобнее. Вроде в сознании, только очень слаб. Я тронул его за плечо.
— Ты кто?
— Иван, — прошептал раненый.
— Кто это тебя?
— Тати.
Ага, уже какая-то ясность. Надо мужика выручать. А как его выручать — ему уход нужен, тепло, питание, перевязки. Не в лесу же его выхаживать. Стало быть, деревню искать надо.
— Слышь, Иван, ты полежи. Я тебя не брошу, деревню вот только найду — помощь нужна.
Иван сидел в забытьи, но щеки чуть порозовели. Вот это я сказал — «полежи», — можно подумать, он встанет и уйдет!
Я вышел на опушку, стал осматривать окрестности. Вон вроде за леском дым вьется. Я направился туда. Вот нужный мне двор. Глаз сам уткнулся в подводу. Стало быть, лошадь есть. На подводе не увезти, завязнет в грязи, а верхом — можно.
Я постучал в ворота. Вышел какой-то замурзанный, испуганный крестьянин. Я поздоровался, попросил коня — раненого в деревню привезти. Селянин и слушать не хотел. Тогда я предложил ему сходить вместе — и лошадь при нем, и деньги.
— Деньги? переспросил крестьянин.
— Деньги, — подтвердил я и потряс кошелем. — Полушка сейчас и две полушки потом.
В те времена оброк собирали деньгами; а достать их в деревне — затруднительно. Сначала надо отвезти товар в город — репу или морковь, продать, и только потом появится звонкая монета. И поэтому деньги в деревне ценились больше, чем в городе. Пока он не передумал, я достал полушку и сунул ему в руку.
— Я мигом, — засуетился крестьянин.
