— Еще один подарок.
Я вытащил золотой перстень со сверкающим в лучах светильника изумрудом. Купец внимательно его осмотрел, кинул на меня подозрительный взгляд.
— Я знаю его хозяина. Ты его убил?
— Что у тебя на уме одни гадости? Я же сказал — подарили.
— Кто? — Купец вперился в меня взглядом.
— Купец Святослав Карпов. Доволен?
— Да, его перстень, видел его не раз. Ценил он его, никому не продавал, хоть и просили.
— Дочку я его, Любаву, от разбойничьего плена спас, вот и отдарился.
— Заслужил, стало быть. А где же вы свиделись?
— На Муромском тракте, в Хлынов он с обозом ехал, на смотрины.
— Гляди-ка, — взмахнул по-бабьи руками купец, — на смотрины! А к кому?
— Не сказал Святослав.
— Чего же он — по Муромскому тракту? Глухие места там, недобрая слава у дороги той.
— Обошлось ведь. Давай спать, в дорогу завтра.
Купец улегся, но долго ворочался, не в силах уснуть. Меня сон сморил быстрее.
За четыре дня, погоняя лошадей, мы добрались до Нижнего. Увидев городские стены, купец привстал на стременах и заорал:
— Дома!
— Что же ты людей пугаешь?
— Дома ведь, своих увидеть хочется, давно не видел, с лета. Мы миновали посады, городские ворота. На улицах купца узнавали, чинно раскланивались. Купец кидал на меня быстрые взгляды — видел ли я, что с ним раскланиваются зажиточные горожане, оценил ли по достоинству?
Вот и дом купеческий. Именно дом, а не изба. Первый этаж из камня, второй — из толстенных бревен. Боюсь ошибиться, но, по-моему, из лиственницы. Коли так — сто лет простоит. Добротный дом.
Отворив ворота, купец заорал:
— Эй, кто там? Прими коней, хозяин возвернулся!
Из разных дверей высыпали слуги, взяли коней под уздцы, помогли Ивану слезть с седла. Он бы и сам мог, но это — проявление уважения к хозяину. На крыльцо выбежала запыхавшаяся жена, в руке — корец со сбитнем; сбежала по ступенькам, поклонилась до земли, поднесла корец мужу.
— Не мне давай, Лукерья! Гость у нас знатный, коему жизнью обязан. Ему сперва.
Лукерья поклонилась и протянула корец мне.
— Ох, хорош сбитень. Пряный, пьянящий! — Я выпил до дна и перевернул, показывая, что он пуст и я не держу на хозяина зла.
Лукерья бросилась мужу на шею. Из дверей посыпалась детвора, облепили Ивана. Шум стоял — как в школе на перемене. Ивана и меня провели в дом, в горницу.
Пока жена расспрашивала, что случилось, прислуга носила в трапезную угощение. Купец описывал мои «подвиги», не стесняясь. Стычка в корчме выглядела как бой с многократно превосходящими силами противника, а схватка с компанией недоумков за околицей села — как Мамаево побоище. Я аж сам заслушался, ей-богу: не был бы участником — поверил бы.
Лукерья бросала на меня восхищенные взгляды. Вот уж не думал, что Иван такой краснобаи. К чему бы такое красноречие? Не хотел ли он прикрыть свое ограбление и потерю денег тяжкими невзгодами, выпавшими на его долю? Хотя ранения у него и впрямь были серьезные: если бы не моя помощь, умер бы точно. Купец будто прочитал мои мысли, оголился по пояс, показывая едва поджившие шрамы на животе и плече. Лукерья залилась слезами.
— Ну будет, будет! Перестань слезы лить. Видишь — живой, что оплакиваешь? Свечку в церкви поставить надобно за спасение живота, да не одну. Юрия благодарить надо, я ему жизнью обязан, к тому же и денег ему должен.
Прислуга оповестила, что стол готов. Мы перешли в трапезную. И когда они только успели собрать такой стол? У меня глаза разбежались, слюнки потекли. Икра черная и красная, копченый угорь, балык осетровый, куры вареные и жареные, пироги с разной начинкой, и еще бог знает чего. Ну и, понятное дело, кувшины, большие и маленькие, с вином, пивом, квасом — на любой вкус. Видя мою ошарашенную физиономию, купец самодовольно потер руки:
— Небось, у князя в дружине так не кормили, кушай вволю.
Сев за стол, сочли молитву и приступили к трапезе. Вернее, приступила Лукерья и дети, мы же с Иваном накинулись на яства, как голодные волки на овцу: оказывается, Иван не только краснобай, но и едок еще тот. Я просто диву давался, как ему удается одновременно есть куриную ножку, откусывать балык, заталкивать в рот пирог и еще заливать в бездонную глотку вино. Это просто талант! Интересно, он и работает так же? Судя по дому, похоже на это.
Вот боец из него никудышный, трусоват, это я уже понял.
Дети наелись быстро и, спросив разрешения, выбежали из-за стола. Наше застолье продолжалось долго, до вечера. Уже животы полны, в рот ничего не лезет, но Иван настаивает — отъедайся! Когда меня от съеденного уже стало подташнивать, Иван поднялся, сыто отрыгнул, утер рот рукавом рубашки и пригласил за собой.
Мы расположились в его кабинете. Иван открыл сундук, достал мешочек с монетами, вложил мне в руки.
— За спасение мое, что труда своего не пожалел и денег из своей мошны. Кто я был для тебя? Незнакомый, безродный, грязный и раненый. Знай, в моем доме ты всегда найдешь кров и пищу.
Я попытался сказать ему, что денег много, потратил я меньше, но Иван был непреклонен.
— Какими деньгами можно измерить мою жизнь? Не только за еду, одежду и лошадей с тобой рассчитываюсь, жизнь свою я ценю дороже этого кошеля, помни.
Я поблагодарил Ивана. Глаза после дороги и обильной пищи слипались. Иван это заметил, крикнул прислугу, и меня проводили в отдельную комнату Постель уже была приготовлена, и, едва стянув сапоги и сняв одежду, я рухнул в постель и провалился в сон.
Но я еще не подозревал о широте души, хлебосольности и щедрости Ивана. Мы продолжали праздновать возвращение и на второй, и на третий день. Утром четвертого дня, страдая от головной боли после выпитого накануне, я взмолился:
— Ваня, друг мой! Не могу я больше пить и есть. Давай делом займемся.
— Так я делами уже занимаюсь: вчера корабль с Астрахани пришел с рыбой, сегодня с утра приказчики приходили, решал с ними, на какие суда ее перегрузить и куда доставить. Спрос большой — все-таки первый корабль после зимы, соскучился народ по осетрине — не все копченую рыбу есть. А ты отдыхай.
— Ваня, не могу я бездельничать и пить праздно. Ты бы мне дело какое дал. Обещал ведь охранником взять. Не хочешь — скажи, я другое место искать буду или в Хлынов подамся.
— Хлынов? Хм. Мне по делам в Хлынов надо. Коли хочешь — сопроводи меня охранником до Хлынова. За хлопоты заплачу, а на месте решай вернешься со мной или останешься в вятских землях.
— Годится. Когда будем отправляться?
— Думаю, через седмицу. Ушкуй ведь собрать надо, соль повезем, а обратно, если все сладится, воск и мед.
Неделю я ходил по Нижнему, знакомился с городом, кремлем. Интересно — ведь все-таки здесь через сто лет Минин соберет войско для отпора полякам и произойдет много значимых для России событий.
Кремль внушал уважение — каменные степы опоясывал тридцати метровой ширины ров. Поди-ка, закидай его фашинами — пупок надорвешь. А еще мне понравилась отводная стрельница, стоящая отдельно от крепости, на другом берегу рва, и соединявшая крепость с городом каменным мостом, прямиком к Дмитровским воротам. Я осматривал круглые башни кремля и верил, что к ним приложил руку иноземец Петр Фрязин, как упорно говорили в городе. В кремле жило постоянное войско, учитывая близость вероломной Казани.
Незаметно пролетело время, и утром Иван объявил об отъезде. Нищему собраться — только подпоясаться. Вещами я не обзавелся.
