тебя все так удачно складывается, что ты не в таком положении, как другие. Так нет же.
— Могу ли я спокойно плескаться? — спросил себя Ледовитый, а в то время Неледовтый океан. — Могу ли я беззаботно плескаться, когда на земле эпоха Великого оледенения?
На такой вопрос можно ответить по-разному. Можно ответить просто:
— Оледенение? Какое оледенение? Лично я не вижу никакого оледенения…
Можно ответить иначе:
— Эпоха эпохой, но ведь один раз живем. И почему б не пожить, когда тебе созданы все условия?
А можно и так ответить:
— Великое оледенение? Ну и пусть о нем думают великие океаны. А я океан маленький: в шесть раз меньше Индийского, в семь раз меньше Атлантического, в четырнадцать раз меньше Тихого, какой с меня спрос?
Можно было ответить… Но он ответил не так.
— Нет, — сказал он себе, — раз на земле такое оледенение, я не имею права плескаться, хотя и имею возможность плескаться. Возможность — это одно, а право — это другое.
И он заковал себя во льды.
Он, самый маленький океан, принял на себя льды всей земли, хотя его, казалось бы, дело маленькое…
С тех пор на земле прекрасная погода: плещутся океаны, зеленеют материки.
Но не плещется Ледовитый океан. Он стоит, закованный в ледяные латы, у Северного Полюса, на своем неизменном посту… И пока он так стоит, земле не страшны ледники, ей не страшны никакие оледенения.
МОЛНИИ СРЕДИ МОЛНИЙ
Есть среди молний чудаки.
Здраво рассуждая, что нужно молнии на земле?
Ей нужен какой-нибудь домик, какой-нибудь садик, ну, на крайний случай, хотя бы одно какое-нибудь деревце — чтобы за что-то зацепиться, как-то обосноваться и продлить свою молниеносную жизнь.
Потом она, конечно, погаснет, но все же оставит какой-то след и будет знать, что вспыхнула не напрасно. Что она оставила след. Пусть не очень большой — обычный след, какой оставляют на земле молнии.
Но есть среди молний чудаки. Они летят не к земле, а в противоположную сторону. Что ждет их там, в противоположной стороне? Там нет ничего, за что можно зацепиться, там нет ничего, что дорого молнии на земле.
Но они летят, чудаки, в противоположную сторону.
Сорвавшись с облака, они устремляются вверх, в неземные миры. Им никогда не долететь до этих миров, потому что жизнь коротка, у молний жизнь коротка и рассчитана на земную дорогу. Молния не комета, она порожденье земли — земных гроз, земной атмосферы. И путь у нее короткий, веками проторенный путь — к земле.
А они летят. Чудаки.
Летят и гаснут, не успев далеко улететь, не сумев продлить своей молниеносной жизни. Для чего они вспыхнули? Что оставят после себя?
Что оставят?
Они оставят деревья, сады и дома… Они оставят землю…
Несожженную землю, которая давно превратилась бы в прах, если б не было на ней вот таких чудаков…
ВУЛКАНЫ
У вулканов много тепла, которое они спешат поскорей отдать и потому извергают его, обжигая, но не согревая…
Теплоту ведь тоже нужно уметь отдать. Чтобы благие порывы не стали стихийными бедствиями.
АНТАРКТИДА
Когда-то Антарктида была такой же, как все, землей, теплой и открытой. Ее согревало солнце и орошали дожди, и она цвела не хуже других земель, добрая земля Антарктида. А потом…
Неизвестное тело ворвалось на Землю из космоса, огромное раскаленное тело насквозь прожгло материк и оставило в нем глубокую рану. Пятьсот километров в диаметре — такая рана вряд ли когда-нибудь зарастет.
Раны, которые не зарастают, иногда покрываются льдом. Чтобы не бросаться в глаза, чтобы не вызывать сочувствия, они покрываются льдом спокойствия, безразличия ко всему… Но они болят. Там, подо льдом, они болят, эти раны.
Может быть, они б не болели, если б не были затянуты льдом. Может быть, их исцелили бы лучи и дожди, как исцеляют они все на земле, — но не пробиться сквозь толщу льда, ни дождям, ни лучам не пробиться.
Давным-давно не цветет древняя земля Антарктида. Потому что на теле ее огромная рана и рана эта покрыта льдом.
Раны, которые не зарастают, иногда покрываются льдом. А раны, покрытые льдом, никогда не зарастают.
ВОДА И ЛЕД
Лед легче воды.
Превращение воды в лед представляет поучительный и печальный пример: как часто попытка проявить твердость, дабы придать себе вес, кончается конфузом и неудачей.
ГОРЯЧИЙ ЛЕД
Если хочешь себя сохранить, нужно оставаться холодным. Всегда холодным. Ко всему холодным. Так рассуждают льды.
Пускай ветры и бури. Пускай полярная ночь. Ничего. Оставайся холодным. А не то…
Стоит чуть-чуть размягчиться — и тогда все, конец. В таких условиях важно быть твердым. А чтобы быть твердым, нужно оставаться холодным. Всегда холодным. Ко всему холодным. Так рассуждают льды.
И конечно, Горячий Лед слывет среди них чудаком, даже чужаком. Вроде пришельца с другой планеты. При его температуре вода превращается в пар, а он ничего, держится. Возникает законный вопрос: зачем ему это надо? Что он хочет — климат на земле изменить?
Да, от такого нужно держаться подальше. Нормальным льдам от такого нужно держаться подальше. Если они хотят себя сохранить.
И все-таки непонятно: откуда в нем эта твердость при такой высокой температуре? Это противоречит всем законам и обычаям…
Обычаям — да, но не законам. Во всяком случае, не законам физики.
По законам физики Горячий Лед возникает при высоком давлении. А высокое давление приучает сохранять твердость.
ДВА ГОЛЬФСТРИМА
Гольфстрим, текущий с юга на север, и Гольфстрим, текущий с севера на юг, — это, по сути, два разных Гольфстрима.
Один из них, молодой и горячий, мчится с юга на север со скоростью девяти километров в час.
— Какой темперамент! — удивляются воды Атлантического океана, а вслед за ними удивляются воды Северного, Норвежского и Баренцева морей.
И все теплеют от удивления, что вот, оказывается, и в северных широтах еще не все промерзло насквозь, что и на севере есть свои Гольфстримы! А Гольфстрим течет.
Сначала у самой поверхности, как это бывает у молодых и горячих, а потом все глубже и глубже.
Глубже и глубже…
И вот уже над ним два километра воды. Течет Гольфстрим, а соседние воды его охлаждают:
— Куда ты спешишь, Гольфстрим? Чего горячишься? Пора бы тебе поостыть.
