преобразовать мир. Космические перевороты, явившиеся следствием распространения зла, опустошали нашу планету; один из континентов был поглощен водой, а население косили жестокие болезни.
Этим смутным временем общей неурядицы воспользовался Ашокра, чтобы завладеть властью.
Происхождения он был темного, и в эпоху убийств, предшествовавшую наводнению, потерял всех близких; чтобы упрочить свое положение, он усыновил маленького сироту, которого считали родственником прежнего белого царя.
Энергичные разумные меры, принятые им для восстановления порядка, исправления повреждений, развития торговли в промышленности, быстро завоевали ему всеобщую любовь и доверие. Тогда, будучи вполне уверен, что пользуется безграничным авторитетом, он начал неслыханную, социальную реформу, исключившую на нашей планете даже имя Божества.
Всякое исповедание какого бы то ни было верховного существа, белого или черного, было устранено; религиозные церемонии воспрещены под страхом строжайших наказаний, равно как и сношения с невидимым миром, ввиду того, что всякая религия, как именно сношение с существами неземными, вызывала только лишь беспорядки, вражду, войны и возбуждала дикие страсти. Если-де существует потусторонний мир, то пусть освободившиеся от тела души устраиваются по своему вкусу, искупают либо вознаграждаются за свои грехи, лишь бы не беспокоили живых. Ввиду этого подлежит немедленному сожжению и вообще уничтожению всякое место, где появятся видения, будет слышаться непонятный шум и происходить всякие подозрительные явления; что же касается занятия магией – черной или белой, – то виновные в том немедленно наказываются смертью.
По столь прекрасной программе вот мы живем около тысячи лет и наслаждаемся удивительнейшей цивилизацией, какую только можно вообразить. Правда, искусства и промышленность достигли высокой степени развития, но зато не менее процвели эгоизм, жестокость и несправедливость.
Основной принцип нашей «культуры» – это утилитаризм: каждый имеет право защищать свои интересы, даже и не по совести; преступления же против государственных интересов караются жестоко; есть положительно страшные законы, но вообще понятие о справедливости совершенно атрофировано.
Сарта умолк и тяжело вздохнул, а в энергичном взгляде Супрамати по-прежнему блистали вера и надежда.
При дальнейшей беседе Сарта предложил своему новому приятелю побывать в городе инкогнито, чтобы несколько ознакомить того с полем его будущей деятельности. Супрамати с благодарностью принял предложение. Через несколько часов они вышли из пещеры, скромно одетые в обычный, употреблявшийся населением костюм, и направились к городу.
Дорога прекрасно содержалась, поля были отлично обработаны и поражали разнообразием посевов. Растительность вообще была роскошна, и Супрамати очень заинтересовался объяснениями Сарты относительно различных фруктовых деревьев, росших по пути. Самым удивительным показалось ему дерево с крупными плодами, похожими на земные огурцы, но блестящие, точно покрытые лаком.
– Видишь ли, Супрамати, это дерево с толстым и зеленым внизу, а кверху темным стволом? Осенью, когда плоды созреют, весь ствол высохнет и будет пустотелым внутри, тогда, по снятии плодов, весь ствол обмазывают смолистым тестом, меняя его через две недели, и оставляют в таком виде на зиму. Весной дерево начинает покрываться листьями и цветами, как будто и не умирало.
– Всюду природа указывает нам пример воскрешения, – заметил Супрамати, улыбаясь.
– Я еще не сказал тебе, что из сока этого оригинального дерева выделывают превосходный ликер, который чем дольше сохраняется, тем становится крепче, – прибавил Сарта.
Столица оказалась огромным городом, разделенным на две совершенно различные части. Одна, большая часть, принадлежала мараутам; они, очевидно, любили яркие краски, судя по тому, что окруженные садами дома их положительно горели синим, красным, желтым и т.п. цветами; столь же яркой окраски были и материи, продававшиеся в больших круглых и открытых со всех сторон павильонах.
Были и театры, так как марауты любили развлечения не менее нарядов и украшений, а рудрасы, пользовавшиеся ими как слугами и имевшие к тому же в их лице прекрасных покупателей, берегли их и устраивали всякие доступные им развлечения. А вследствие того, что рабочие классы привыкли получать все от рудрасов, из среды которых исключительно пополнялись ряды ученых, врачей, артистов, музыкантов и производителей всего изысканного, то марауты почитали их, даже боялись и считали большой честью служить им.
Город рудрасов был другого вида, изящнее и более артистичен: маленькие особняки, украшенные и отделанные, как ювелирные вещицы, утопали в тени пышной растительности; да и жители также сильно отличались от высоких и сильных мараутов.
Рудрасы, наоборот, были малы ростом, хрупкие, с тонкими чертами, интеллигентными лицами; но в глазах их таилось что-то жестокое и лукавое, делавшее их вообще несимпатичными.
Не раз уже внимание Супрамати привлекали широкие полосы материи темно-лилового цвета, развешанные на входных дверях некоторых домов.
– Скажи мне, брат, что означают эти полосы материи? Все одинаково помечены одним красным знаком, а между тем встречаются они на домах и мараутов, и рудрасов, и – что особенно странно – на жилищах, принадлежащих, по-видимому, людям различного общественного положения и состояния?
На лице Сарты появилось выражение неудовольствия и горькая усмешка.
– Полосы эти, дорогой Супрамати, являются знаком позора для нашего мира и означают, что среди обитателей того или другого дома находится какой-нибудь неизлечимый больной или калека, приговоренный к смерти, а говоря проще – подлежащий избиению на основании постыдного закона.
Супрамати недоумевал и вопросительно смотрел на него.
– Что такое? У вас убивают больных? По какому праву и как же соглашаются семьи на такую неслыханную жестокость?
Сарта засмеялся.
– По какому праву? Ради общественной пользы. Но я должен объяснить тебе это несколько подробнее, чтобы ты понял всю утилитарную тонкость закона, который ты называешь жестоким.
Тебе известно, что духовный идеал и все касающееся божественных законов воспрещено у нас; значит, свободное от всякой этической узды человечество оказалось окончательно во власти инстинктов плоти. Нравственность более чем слаба, а с твоей, например, точки зрения можно было бы сказать, что ее не существует вовсе; наоборот, в изобилии процветают всякого рода постыдные пороки и страсти, и народ, – особенно рудрасы, как более слабые физически, – стал подвержен различным болезням, как, например, внезапное сумасшествие, параличи, конвульсии, которые совершенно обезображивают члены, язвы, вроде вашей проказы, наконец, потеря зрения навсегда. Все эти болезни чрезвычайно заразительны и трудно излечимы; а так как врачи изучают и знают одну лишь материю, и потому могут лечить только тело, не доискиваясь никогда оккультной причины недуга, то болезни, вызываемые одержимостью, злой волей чужого человека, душевными страданиями и т.д., остаются вне их компетенции.
К тому же преступления, пороки, разврат привлекают злых духов, и число их растет с каждым днем, а так как слепое человечество лишено защиты против страшных оккультных сил, то и опустошения, причиняемые ими, все возрастают. Ведь все, что поддерживает и очищает людей, – молитва, вера в Бога, призыв добрых сил – воспрещено, и они утратили даже и самое понятие о них.
Ввиду того, что вся наша правительственная система основана исключительно на утилитаризме, то правом на жизнь пользуется только тот, кто на что-нибудь годен, кто может служить для своего личного или чужого удовольствия.
Таким образом ясно, что неизлечимые сумасшедшие, слепые, больные раком, дети-идиоты, словом, существа, которые государству ничем не могут быть полезны, представляют лишь очаги заразы и неудобное для семьи бремя, потому что требуют в то же время бесцельных расходов, мешая людям наслаждаться жизнью и заниматься своими делами.
Однако несмотря на озверение населения, таящаяся в глубине человеческого существа божественная искра нередко вызывает привязанность к несчастным больным и горесть при сознании необходимости их лишиться.
Ввиду многих громких протестов, закон был наконец смягчен в том смысле, что для лечения больных определили известный срок; с тем, однако, что если по истечении этого срока надежды на выздоровление не окажется, «это вредное» и «лишнее» существо должно быть уничтожено.
