пошарил в том месте рукой и, не глядя, поднял с пола маленькую монетку.
— Гениально! Классно! — завопил он. — Мы это все тебе вернем, ты не сомневайся.
Польщенный похвалой, Катькин приятель снисходительно кивнул.
— Желаю удачи. Когда свой клад найдете, не забудьте показать мне.
— Это мы тебе железно обещаем.
Глава VII ПУСТОЙ ТАЙНИК
Ромке неудержимо захотелось тут же отправиться на поиски клада, но какая-то неведомая сила влекла его в театр. Интересно, как выглядит Марина со сцены? Однако всю дорогу он ныл, что этот спектакль ему сто лет снился и тыщу лет не нужен.
— Я с Мариной Владимировной договорилась, что мы придем. Неужели тебе не хочется посмотреть, как она играет? Тебе спектакль понравится, вот увидишь, — заверяла его Катька. — А клад там сто лет лежит, и за оставшиеся три часа ему ничего не сделается.
— Не сто, — поправил ее Ромка. Он во всем любил точность. — Меньше.
— Ну, почти семьдесят, это дела не меняет.
Очутившись в театре, Ромка вообще перестал думать о кладе. Он погрузился в атмосферу ни с чем не сравнимого предвкушения чуда, памятного с детства радостного волнения. Первым спектаклем, который он увидел в своей жизни, была «Золушка». Тогда, совсем маленький, он не отрывал от сцены завороженных глаз: в реальности увиденного он, как всякий ребенок, ничуть не усомнился.
Потом, примерно через год, мама повела его в ТЮЗ на премьеру «Головы профессора Доуэля». Ромке исполнилось уже пять лет, и он хорошо помнил, как они зашли в гримуборную к одному актеру, доброму и привлекательному дяде Саше. Валерия Михайловна была там по долгу службы — ей требовалось написать на этот спектакль рецензию, а дядя Саша не только играл в нем главную роль, но и являлся его режиссером.
Мама поговорила с ним, а потом они с Ромкой пошли в зрительный зал, но их туда не пустили, так как первое действие уже началось. Пришлось им подниматься наверх, в бельэтаж, и на это тоже ушло некоторое время. То есть когда они наконец уселись в самом последнем ряду, спектакль уже был в полном разгаре. На сцене Ромка увидел говорящую голову, у которой не было ни рук, ни ног, вместо них только одни трубочки. И вдруг откуда-то взялся дядя Саша и стал грубо кричать на и так кругом несчастного бестелесного профессора Доуэля. Каким же он стал злым и противным, совсем не таким, каким был всего несколько минут назад.
— Мама, почему он кричит?! — Ромкин голос разнесся по всему залу. — Скажи ему, что так нельзя!
Не сразу Ромка смог понять, что дядя Саша — не плохой человек, а просто играл такую роль — зловредного профессора Керна. Но и тогда, когда до него дошло, что в театре все происходит понарошку, он стал требовать от него определенной достоверности. То есть условность в его понимании должна иметь меру. Например, в том же ТЮЗе ему очень не понравились три мушкетера, отправляющиеся совершать свои подвиги на деревянных лошадках. Лучше б из-за кулис доносилось конское ржание — ведь воображение всегда превосходит реальность. И еще Ромка любил, когда на сцене был занавес, который раздвигался перед началом действия и тоже будил воображение, и терпеть не мог открытых сцен…
В этом театре занавес был, то есть первое условие для того, чтобы спектакль ему понравился, было соблюдено, и Ромка стал ждать, что будет дальше. Что это за «Журден» такой, про которого Катька прожужжала ему все уши? Скорее бы на сцену вышла Марина!
— Они уже через четыре дня за границу отправляются, — ерзая на месте от нетерпения, сказала ему Катька.
— Значит, мы опять вместе с ними в одном поезде окажемся? Они же сначала в Москву, наверное, поедут?
— Получается, что так. — Катька вдруг огорчилась. — Значит, вы уже скоро от меня уедете.
— Ничего не поделать, — вздохнула Лешка. — Каникулы осенью короткие, да и Дик мой меня ждет. Он знаешь как скучает, приеду — будет визжать от счастья.
— А у меня там попугай ручной и говорящий, — сказал Ромка, но заметил насмешливый Лешкин взгляд и уточнил: — Почти говорящий. Скоро совсем научится, ему на это время нужно. Он меня знаешь, как любит. Больше никого. Его Рэмбо зовут.
— Не Рэмбо, а Попка, — не преминула заметить Лешка. — И ничего он не говорит, а только звонит.
— Как это? — не поняла Катька.
— Да так. Как телефон. А Ромка звонки путает и без конца бегает к трубке. И папа наш на Попку обижается. Тоже думает, что это ему звонят.
В зале раздались хлопки. Лешка оглянулась назад, осмотрела публику.
— Здесь все свои, — пояснила Катька. — Актеры из разных театров и студенты из Института искусств. И еще ребята из нашей студии. Нас тоже всегда на все прогоны приглашают.
— Они хлопают, потому что спектаклю давно пора начаться, — посмотрев на часы, сказал Ромка.
— Пойду узнаю, в чем там дело.
С важностью демонстрируя причастность ко всем театральным таинствам, Катька поднялась с кресла, одернула на себе блузку и прошествовала в маленькую, расположенную сбоку сцены дверь с надписью «Посторонним вход запрещен».
Вернулась она очень скоро и выглядела донельзя взволнованной.
— Вы представляете, спектакль не начинается потому, что Марина Владимировна не пришла в театр.
— Как не пришла? — не понял Ромка. — Ты же говорила, что у нее здесь главная роль.
— Вот именно.
— А разве можно не явиться на такую репетицию?
— В том-то и дело, что нельзя, это все равно что в школу на экзамен не прийти, даже хуже. Что с ней могло случиться?
— А ей звонили?
— Звонили. Но ее телефон отключен.
— А что, если ее похитили?! — Похолодев от страха, Ромка вскочил. — Лешка, помнишь, как за нами вчера кто-то следил? Значит, не за нами, а за ней. Значит, ее еще вчера хотели похитить, да мы этому помешали.
— Зачем ее кому-то похищать? Актеры получают мало, и у ее мамы денег нет, чтобы выкуп заплатить. — Сказав так, Катька, тем не менее, встревожилась еще больше и с робкой надеждой попросила: — Давайте еще немножко подождем.
Ромка сел, посидел и вскочил. Такую красивую девушку, как Марина, могли похитить вовсе не из-за денег. На нее мог напасть какой-нибудь безумный маньяк. Да мало ли что еще могло случиться.
— Не обязательно из-за выкупа похищают. И ждать здесь нечего. Она давно должна была прийти. Ведь перед выходом на сцену ей загримироваться надо, а на это время нужно. Катька, ты знаешь, где она живет? Надо к ней домой сходить, вот что. С кем она живет?
— С мамой. Но зачем туда идти? Ей домой уже звонили, там никто трубку не берет.
— Да ты что? А вдруг к ней в дом ворвались бандиты!
Ромкино воображение нарисовало страшную картину: Марина лежит в луже крови, рядом — ее мать, а вокруг все перевернуто.
Его страхи передались девчонкам и усилили их собственные. Все вместе они кинулись к выходу.
Марина жила недалеко от Центрального телеграфа, где вчера началась их экскурсия.
Друзья вошли в огромный мрачноватый подъезд следом за какой-то старушкой, открывшей дверь
