помню, что спрашивал себя, будет ли кровь в этой прозрачной синей воде течь также не смешиваясь.
Когда Цезарь прибыл на южный берег Роны, гельветы все еще съезжались на противоположный берег. Всего их было, по их собственным подсчетам, триста шестьдесят восемь тысяч. Вполне вероятно, что каждый вождь преувеличивал количество своих людей, и так же поступали в каждой деревне. Но как бы то ни было, это была огромная толпа. Ночью считать их костры можно было так же, как звезды на небе. Дневной шум их лагеря был непрерывным мощным гулом. Лагерь гельветов вовсе не был расположен строго напротив нашего; он находился ниже по берегу Женевского озера, и поэтому мычание быков, скрип телег, удары молота, крики детей и тысяча других звуков, приглушенных расстоянием, сливались в один невнятный рокот, который не умолкал, пока ночь не заставляла его утихнуть. У нас, римлян, был всего один легион, а если говорить точно – четыре с половиной тысячи человек. Еще к нам постепенно подтягивались отряды, в основном конные, дополнительно набранные в провинции.
Гельветы не торопились. Когда они обнаружили, что Цезарь среди нас, – а это было легко понять, увидев палатку командующего, услышав его трубы или увидев его ярко-красный плащ, – они прислали послов. Послы – два вождя с сопровождающими – медленно подошли к воде и сели в лодку. Тем из нас, кто не бывал раньше в Длинноволосой Галлии, облик этих людей представлялся роскошным, но в высшей степени странным и диким. У одного вождя одежда была красного, зеленого и золотистого цветов, у другого – всех цветов радуги. Оба носили на шеях ожерелья из скрученных листов золота, концы которых имели форму звериных голов с блестящими алыми глазами. Застежки их плащей были тоже из золота, а пряжки ремней, на которых висели их мечи, и длинные ножны были из бронзы и украшены очень странным выгравированным узором. Все это: большое оружие, мощное телосложение и длинные волосы, обработанные известью, – галлы иногда делают это, чтобы волосы стояли у них за спиной почти как лошадиная грива, – производило должное впечатление, и мы действительно смотрели на них с почтением и испугом. Их люди, стоявшие сзади них, были более грязными и дикими и, вероятно, были выбраны в охранники за свой рост: даже Цезарь, который был довольно высокого роста, казался рядом с ними коротышкой.
Цезарь встретил вождей перед своим лагерем на холме, с которого открывался вид на большой участок реки. На нашем берегу не было ни укреплений и ни одного защитника. Через Рону можно навести плавучий мост из лодок только на одном участке, длина которого примерно двадцать миль. Там низкие берега, и это просто сделать в любом месте. На всем остальном течении Роны Юрские горы подходят к самой воде и закрывают путь. Единственное, что Цезарь сделал до встречи с послами гельветов, – разрушил мост, расположенный возле Женевы. Однако это не могло помешать гельветской толпе почти беспрепятственно пересечь реку там, где берега не охранялись.
Гельветы увидели все это – незащищенный берег, крошечный лагерь, всего один легион. Должно быть, уже первое впечатление подтвердило то, что им сообщали о нас, и они стали держаться еще заносчивей. Каждый из их вождей вышел вперед и произнес речь на странном грубом языке. Процилл переводил их слова.
Суть их доводов была такова: они хотят покинуть свою страну потому, что она зажата горами и озером и их народ перерос ее размеры. Кроме того, признались вожди, германцы теснят их с северо-востока. По обеим этим причинам гельветы приняли решение переселиться и два года назад отправили посланцев во многие племена Галлии. Теперь они решили поселиться в Южной Галлии возле Атлантического океана и устья Гаронны. Чтобы сделать это, они должны покинуть свою теперешнюю территорию по единственной дороге, где могут пройти их повозки, – на Женеву и потом через Рону в провинцию. Они готовы дать клятву не грабить римские владения и дадут заложников. Цезарь же со своей стороны должен гарантировать, что они пройдут невредимыми.
Цезарь и думать не мог о том, чтобы позволить гельветам пройти через римские владения. Во-первых, удержать эту толпу от грабежа было так же невозможно, как перегородить плотиной море. Во-вторых, гельветы были не первым переселяющимся варварским народом, который видели римляне. Кимвры и тевтоны на пятьдесят лет раньше поступили так же, какое-то время бродили по Галлии, делая вид, что собираются поселиться то там, то здесь, и наконец вторглись в провинцию. Они разбили в бою консулов, угрожали Италии, и Рим не забыл их. Цезарь не осмеливался впустить гельветов в Галлию. При той ненадежной политической обстановке, которая была тогда в Риме, это могло стоить трем правителям власти, а Цезарю – его территории.
Разумеется, Цезарь не открыл своих намерений. Сделай он это, гельветы сразу же стали бы штурмовать переправы и, вероятнее всего, захватили бы их. Он кивнул и, казалось, задумался. Как ему было известно, варвары вовсе не были готовы сразу двинуться в путь. Жители их самого дальнего кантона задержались и только теперь подъезжали к месту сбора, дым их деревень еще поднимался к небу. Гельветы были совсем не прочь подождать некоторое время, но хотели чувствовать себя в безопасности. И Цезарь с восхитительной небрежностью сказал послам, что желает обдумать это предложение, поэтому предлагает им прийти снова 9 апреля, когда и даст ответ.
После этого послы долго говорили оба сразу. Цезарь, казалось, чувствовал себя совершенно спокойно и непринужденно. Процилл ухитрялся шептаться с кем-то и смеяться. Мы, все остальные, откровенно затаили дыхание: в эту минуту решалась судьба провинции, Цезаря и наша собственная. Цезарь хорошо продумал свое решение о дне новых переговоров: 9 апреля казалось разумным сроком. Эта дата была достаточно далекой, если учитывать, что вожди провинции не могли находиться ближе Вьенны, но и достаточно близкой, чтобы Цезарь почти не имел возможности вызвать подкрепление из провинции. Однако, думал Цезарь, этого времени хватит, чтобы перекрыть путь через реку.
Два вождя полностью попались в ловушку. Они церемонно простились с Цезарем, который проводил их до лодок, и уплыли к себе. Едва они ушли, Цезарь загрузил нас всех работой, не потратив зря ни одного часа и ни одного человека. Он вместе со своими инженерами прошел вдоль реки вверх и вниз по течению, отметил места, где утесы защищают берег, и решил, какие земляные работы будут нужны. Он даже успел назначить людей для укрепления переправ – на каждую переправу столько, сколько необходимо, и выдал еду тем из них, кто был направлен в самые дальние от лагеря места.
Наши люди трудились, пока не падали от усталости. К нашему величайшему счастью, на большей части этого участка длиной в двадцать миль берег был достаточно крутым, и для его охраны были нужны лишь конные дозоры – следить, чтобы какие-нибудь храбрецы из числа гельветов не попытались ночью взобраться на эти кручи и напасть сзади на наши укрепления. Переправы, где гельветы могли навести мосты для своих повозок, Цезарь надеялся удержать с помощью рва и прочно укрепленного вала высотой в шестнадцать футов. Он разместил свои катапульты так, чтобы обстреливать берег как можно плотнее, и при этом поставил в каждом укрепленном месте наименьшее число людей, которое осмеливался там держать, – все это с той целью, чтобы подкрепления свободно проходили во все места, где они могли понадобиться.
Галлы ничего не смыслят в сооружении укреплений – кроме тех случаев, когда переняли опыт у нас. Их воины считают ниже своего достоинства браться за лопату иначе как в крайнем случае. Поэтому гельветы держались на расстоянии, хотя должны были видеть часть того, что мы делали, и могли бы увидеть больше, если бы захотели. Девятого апреля их послы с высокомерным видом пришли принимать от нас заявление, что мы сдаемся. Получив вместо этого от Цезаря категорический отказ пропустить гельветов, они были разгневаны. Хотя Цезарь позволил им увидеть панораму наших укреплений, это их не встревожило и не напугало. Они посмеялись над тем, как нас мало, пригрозили, что возьмут силой то, что хотят, и вернулись к своему народу.
За этим последовала неделя бессонных ночей и отчаянной борьбы. Гельветы связывали лодки вместе, строили плоты, даже переходили реку вброд в одном или двух местах, где она широкая и мелкая. Они шли ночью, намереваясь действовать внезапно. Они шли днем. Они пытались раздавить нас своим числом и одной своей яростью – напрасно. В Роне, наверно, было много крови, но я так ни разу и не увидел ее в воде. Мои глаза смотрели на непрекращающиеся атаки варваров. Кто-то из них бросал связку хвороста в наш ров, кто-то влезал на плечи товарищу, чтобы оттуда нанести удар своим длинным копьем, кто-то ставил лестницу на тела своих мертвых соплеменников. Но чаще всего было очень темно, и даже лил дождь. Факелы с шипением гасли. Время от времени наши солдаты поджигали шары из пропитанных жиром тряпок и сбрасывали их вниз. Стена из прижатых один к другому щитов вздрагивала, раздвигалась и пропускала горящий шар. Тогда наши люди начинали метать во врагов, которых смутно видели внизу, дротики или
