шушукались, поглядывая на Кацубу.
Долизали, сдали посуду и пустую банку представителям наряда и подошли к Кацубе.
— Разрешите присесть, товарищ старшина? — почтительно спросил Менджеридзе.
— Валяйте, — сказал Кацуба.
К ним подтянулось еще несколько человек.
— Разрешите, товарищ старшина?
— Уже разрешено.
— Товарищ старшина, — проникновенно начал Никольский, — вот мы сейчас смотрели на вас, и нам вас так жалко стало... Ну просто слезы из глаз...
Кацуба удивленно посмотрел на Никольского. Кто-то прыснул.
— Нет, правда! — Никольский честно округлил глаза. — Ведь вам так трудно с нами.
— Ни хрена подобного, — презрительно сказал Кацуба. — Это вам со мной трудно, а не мне с вами.
— Ну что вы, товарищ старшина! — возразил Менджеридзе. — Нам с вами замечательно!
— Какие могут быть счеты! — воскликнул Никольский. — Одна семья. Как пишут в газетах, славное воинское братство. Нет, серьезно, товарищ старшина... Мы как представим себе, что в то время, как мы на полетах или в УЛО, вы, товарищ старшина, в опустевшей казарме, в каптерке... ОВС... ПФС... Так жалко вас! Так жалко...
Кацуба уже ждал подвоха, но пока еще не понимал откуда.
— Неужели вам все это не надоело? — попытался ускорить события Менджеридзе.
— Он, товарищ старшина, не то хотел сказать, — быстро проговорил Никольский и тихонько показал кулак Менджеридзе. — Он, товарищ старшина, хотел предложить вам, как человеку, прожившему с нами бок о бок целый год, разделявшему с нами все тяготы воинской службы, постигнуть еще одну грань нашего существования — воздух!
Патетика Никольского еще более насторожила Кацубу.
— Неужели вам никогда не хотелось полетать с нами? — уже осторожно спросил Менджеридзе.
— Не-а, — сказал неподатливый Кацуба и поплевал на окурок. — Имел я в виду это ваше небо. — Он посмотрел прямо перед собой, что-то представил себе и улыбнулся: — То ли дело... Едешь в танке — девчонки тебе молочко, цветочки подносят... А там, — Кацуба несколько раз ткнул большим пальцем вверх, в яркую майскую синеву, — тоска...
Никольский так и застыл с открытым ртом.
Менджеридзе беспомощно развел руками.
Курсанты онемели.
— Убил!.. — завопил Никольский и повалился на землю. — Убил!
Он тут же вскочил, бухнулся перед Кацубой на колени и стал отбивать ему земные поклоны:
— Кормилец наш и поилец!.. Простите вы, Христа ради, нас, дурачков неученых!.. Простите, батюшка, все наши прегрешения, самоволки и невыходы на зарядки!..
— Прощаю, — сказал Кацуба.
— Не держите злобы против верных рабов своих!
— Не держу.
— Пожалейте, отец родной, своих овечек заблудших!
— Еще чего!.. — сказал Кацуба и встал.
Вокруг стоял такой хохот, что с КП обратили внимание.
— Кончай ночевать! — крикнул капитан Хижняк. — Первое звено — по машинам!..
Над аэродромом стоял слитный гул.
Динамики на командном пункте искажали голоса находящихся в воздухе. Что-то бубнил в микрофон руководитель полетов.
Собрался уезжать «газик» с кухонным нарядом. Кацуба уже влезал в кабину.
— Кацуба! — крикнул ему генерал.
— Слушаю вас, товарищ генерал!
— Не уезжайте. Разговор есть.
— Слушаюсь!
Кацуба захлопнул дверцу и не торопясь направился на КП. Но генерал сам пошел ему навстречу.
«Газик» рыкнул и покатил в расположение школы.
— Чего там курсанты ржали? — спросил генерал.
— Да так, товарищ генерал... Пацаны. Что с них взять?
Генерал открыл перед Кацубой пачку «Казбека». Закурили.
— Скоро пополнение придет, — сказал Лежнев.
Кацуба молчал.
— На сверхсрочную не надумал остаться?
— Никак нет, товарищ генерал.
— В Крым поедешь? В Феодосию?
— Так точно.
— Море... Дамочки, пижоны, командировочные, отдыхающие... — улыбнулся генерал. — И все такие морские волки? И все хотят плавать за волнорез?
— Так точно, — ухмыльнулся Кацуба.
— А ты их спасать будешь?
— Обязательно.
— И целый день в лодочке?
— Так точно.
— Мечта!.. — сказал генерал. — Черт с тобой... Насильно мил не будешь.
— Не в этом дело, товарищ генерал, — уже серьезно сказал Кацуба. — Я тут уже одному человеку обещал...
И в это мгновение со стороны расположения послышались истошные крики:
— Товарищи! Товарищи!..
К аэродрому бежало несколько человек. Это были и курсанты, и офицеры, и техники.
— Товарищи! Товарищи!
Мимо них, обгоняя и поднимая клубы пыли, мчался «виллис». В нем стоял дежурный по школе — молоденький лейтенант с повязкой на рукаве.
— Товарищи! — кричал он. — Товарищ генерал! Товарищ генерал!.. Товарищ генерал-майор!..
«Виллис» затормозил в метре от генерала и Кацубы. Лейтенант выпрыгнул на землю и упал. Вскочил, хотел взять под козырек, но вместо этого схватил себя руками за голову и прошептал:
— Товарищ генерал...
— Все!!! — крикнул генерал Кацубе.
Он метнулся на командный пункт, выхватил микрофон у руководителя полетов и закричал, шаря глазами по небу:
— Всем экипажам, находящимся в воздухе! На связи генерал Лежнев. На связи генерал Лежнев!.. Война окончена!.. Война окончена! Прием!
В ту же секунду из динамиков понеслось:
— Я — «третий»! Я — «третий»! Война окончилась! Нет войны! Вас понял!..
— Я — «седьмой»! Война окончена! Война окончена!..
— Я — «пятый»! Я — «пятый», войну закончил!!! Я закончил войну!.. «Жил на свете Джонни-подшкипер, плавал семнадцать лет!..» Война окончена!!!
— Всем на посадку! — закричал генерал в микрофон. — Всем на посадку!.. Садиться в очередности взлета! На посадку, мальчики! На посадку, пацаны мои!.. Ура-а-а!
И весь аэродром закричал «ура!». В воздух летели шлемофоны, пилотки, фуражки. Рты у всех были раскрыты в истошно-счастливом крике.
Но в это время динамик радиостанции на КП закричал голосом Чеботаря:
— Я — «девятый»! Я не хочу! Я не кончил войну! Я — «девятый» — войну не закончил! Я еще должен... за отца, за всех!..
