Кризис и другие

философское общество (в работе которого участвовал М. Бахтин) плавно перетекает в так называемую 'новую церковь'? То, как кружок 'Воскресенье' (в который входил М. Бахтин) – опять же в эту 'новую церковь' плавно перетекает?

'Новая церковь'… В ней в ночь с 24 на 25 декабря 1901 года совершили действо 'причащения' Мережковский, Гиппиус и Философов. К построению этой церкви 'троебратство' привлекало и В. Розанова, и Н. Бердяева, и много кого.

'Новую' церковь создают тогда, когда старая не устраивает. Чем? Мережковский и К^о настаивали на ИСЧЕРПАННОСТИ исторического христианства. Неспособного, в отличие от их 'новой церкви', 'преодолевать волей (прошу читателя запомнить, что волей! – С.К.) вялость души' и исповедовать метафизический эгоизм ('Но люблю я себя, как Бога…').

Итак, в 1906 – 1908 годах Гумилев 'раблеизируется' в Париже на основе идей Леви. А Гиппиус и Мережковский (опять же в 1906 – 1908 годах!), особо сближаясь с Борисом Савинковым, превращают свою 'новую церковь' в инструмент савинковской политики.

Ключевая проблема для такого политика, как Савинков, – народ. 'Ты проснешься ль, исполненный сил'… С точки зрения марксистов (как обычных, так и специфических, каковыми явно были большевики), разбудить народ можно, лишь привнеся в сознание его пролетарского авангарда – идею. Но Савинков – не на пролетарский авангард, а на крестьянский арьергард ставку делал. И не на идею, а на темную, хтоническую энергию, таящуюся в этой архаической – якобы безыдейной и антиидеальной – душе. Как получить доступ к темной хтонической энергии? К тому, что Элифас Леви, как и другие поклонники метафизики Рабле, именовали и 'тайной беззакония', и 'тайной Низости', и 'зовом Бездны', и – мало ли еще как!

'Новая церковь' нужна была Савинкову для получения доступа к этой энергии. Он потому и начал строить с 'новой церковью' отношения, что распознал в ней 'церковь Беззакония', 'церковь Низа'. Распознавши же, восхитился. А Блок (не чуждый 'музыке Революции', метафизической хилиастической страсти), распознав в 'новой церкви' то же, что и Савинков, – ужаснулся. И написал Гиппиус по поводу предлагаемой в ее 'новой церкви' лестницы: '…Еще не поднявшись на высшую ступень, мы увидим одну только пропасть, отразим в себе только ее правду'. (Собр. соч., М.; Л., 1963, т. 8, стр. 38).

Почему наши 'искоренители хилиазма' (П. Гайденко, к примеру) не хотят обсуждать метафизическую суть конфликта между Блоком и четою Гиппиус – Мережковский, проповедующей 'новую церковь'? Потому что такое обсуждение неизбежно выведет на многое. И на суть столь же метафизического конфликта между большевиками (которых поддержал Блок) и Савинковым (которого поддержали 'новоцерковники'). И на разницу между хилиазмом подлинным (блоковским) и хилиазмом, глубочайше извращенным, вывернутым наизнанку ('новоцерковным').

Для подлинного хилиазма народная душа (она же – София) – двулика. Уповают подлинные хилиасты на светлый лик этой души. С его помощью они хотят спасти гибнущий мир. В извращенном же (карнавально- смеховом) хилиазме светлый лик изгоняют. А темный используют для окончательного погубления мира. 'Бахтианство-раблезианство', 'новая церковь' – это карнавально-смеховой, извращенный 'до наоборот' хилиазм. Его-то и хотят наши искоренители хилиазма приравнять к хилиазму как таковому. 'Зачем?' – спросите вы. Потому что очень хочется за счет такого приравнивания скомпрометировать революцию. И – Историю.

Оговорив это, проанализируем интересующее нас 'бахтианство-раблезианство' с психологической (и даже психоаналитической) точки зрения.

Народ – это историко-культурная личность. Личность – это триединство: 'сверх-Я', 'Я' и 'Оно'. Демонтаж историко-культурной личности (то есть народа) требует осуществления четырех операций.

Операция #1 – разрыв связи между 'Я' и 'сверх-Я'. Уже обсужденный нами 'вечный смех' реализует этот разрыв, ставя человека лицом к лицу с коллизией метафизического абсурда. Губительность этой коллизии для сверхсознания подробно обсуждается и экзистенциалистами, и ницшеанцами, и постмодернистами.

Операция #2 – расщепление 'Я', то есть шизофренизация. Как индивидуальная (шизофреник слышит голоса, ведет с ними 'полифоническую беседу'), так и коллективная. Благотворное, по мнению Бахтина, расщепление Смысла на голоса – это технология шизофренизации 'Я'. Отсюда – особый интерес Бахтина к Достоевскому, чьи герои всегда на грани шизофрении, а зачастую – за этой гранью.

Операция #3 – препарирование 'Оно', активизация его темной ипостаси и подавление светлой. Это – ноу-хау 'мэтра Рабле', его магия 'Низости' и 'Низа'. Дезориентированное сознание нуждается в наркотике потребления. Севший на эту иглу становится 'прорвой'. Нам ли не знать, что это такое?

Операция #4 – натравливание темной ипостаси 'Оно' на 'Я', которое уже расщеплено и лишено поддержки 'сверх-Я'. Сие и есть 'перестройка'.

Легко осудить демонтаж народа. Намного труднее выявить слагаемые демонтажа. И совсем трудно, выявив эти слагаемые и вглядевшись в них, признать, что для демонтажа народа была применена 'магия Рабле'. Которую Бахтин и разобрал до тонкостей – и восславил. Признать, что в основе демонтажа – этот самый Бахтин с его 'смеховой культурой'. Признать неразрывность и несомненность связки 'Бахтин – Кожинов'. И спросить себя: 'Кто же дал мне посох во тьме? И зачем?'

Совершенно не собираюсь сыпать соль на чьи-то раны. Всего лишь обращаю внимание, что на этапе перестройки-1 'русский орден', как мы знаем, был лишь вспомогательным инструментом в руках либералов, на свой лад 'бахтинизировавших-раблеизировавших' СССР. Но на этапе перестройки-2 этот орден из вспомогательного инструмента должен стать главным. И уже на иной, 'русский', лад 'бахтинизировать- раблеизировать' РФ. 'Русский орден' – ужасающе немощен. Понимая это, иноземные кураторы шлют ему на подмогу своих посланцев (Белковского сотоварищи). Как могут, укрепляют немощного беднягу. Чтоб ненароком не окочурился посреди оргии, сотворить которую ему вменено в обязанность.

А что если замыслена всемирная оргия 'а-ля Рабле', чьим прологом (и лишь прологом) является общество потребления? Что если потребительский невроз, сооруженный в ходе осуществленного у нас 'демонтажа народа', – есть лишь начало чего-то большего? Что если грядут иные 'демонтажи'? Какие? Чего?

Для ответа на этот вопрос предлагаю к рассмотрению один крайне поучительный текст. Автор которого заявляет: 'Дух дышит, где хочет, и гностический дар великих философов и мистиков был дар боговдохновенный'.

А кто доказал, что боговдохновенный? Автор текста – всего лишь философ по фамилии Бердяев. Как он может отличить дар от искуса? Между тем, он в 'различении духов' идет дальше, утверждая, что 'гностический дар не прямо пропорционален ступеням святости'.

Гностический дар… Дар святости… Два дара – 'не пропорциональны' друг другу… Сергий Радонежский наделен даром святости… А Яков Бёме – гностическим даром… Вопрос о сопоставлении даров, согласитесь, напрашивается. Тем более что сам автор начинает сопоставлять, утверждая, что 'у Я.Бёме был больший гностический дар, чем у святых. Это дар особый'. Больший… Меньший… Не это главное. Главное – чей!

А вот чей: 'Глубоким представляется учение Мейстера Экхарта о Перво-Божестве, которое глубже и изначальнее Бога'. Уразумели? Инстанция, одаривающая гностика, – 'глубже и изначальнее' инстанции, одаривающей святого. Ибо гностика одаривает Перво-Божество. А святого – какая-то там, прошу прощения, Троица. Бердяев так именно о Троице и пишет: 'В Перво- Божестве, которое выше всех Лиц Троицы и связанной с ним диалектики, предвечно и абсолютно преодолевается всякая антиномичность, по отношению к Нему исчезает даже сам вопрос о бытии и небытии'.

А вы-то, наверное, полагали, что антиномичность преодолевается в Боге! Это, знаете ли, только 'обычное сознание соединяет Перво-Божество с Богом Отцом, но ведь Бог Отец есть одно из лиц мистической диалектики, есть действующее лицо религиозной драмы, а Перво-Божество лежит под и над этой диалектикой, не участвует в драме в качестве лица. Перво-Божество есть Сверх- Сущее'.

Усвоили, что Перво-Божество лежит не только 'над' диалектикой Троицы, но и 'под' нею? Восхитились? Чем? Ну, хотя бы поразительной внятностью приведенного отрывка из 'Философии свободы' Бердяева. Вообще-то гностицизм чурается такой внятности. Она присутствует или у ранних гностиков (Василида, Валентина), или – у нацистских мистиков (Мигеля Серрано). Только и те, и другие к свободе не