И – 'прости-прощай' революция авангарда, которая только (подчеркну еще раз) и могла спасти СССР! Такую революцию сорвали. И по прошествии времени стало ясно, что сорвавший ее – явно транснациональный – субъект задался очень амбициозной целью! Он вознамерился овладеть искусством извращения и превращения в той степени, в которой данное искусство (оно же Игра) может полноценно противостоять Истории.
Обсудив уже проблему демонтажа личности и народа как историко-культурной личности, я теперь вправе обратить внимание читателя на то, что авангард – это политический аналог 'сверх-Я'. А арьергард – это политический аналог 'Оно'. А также на то, что демонтаж культурный, политический, метафизический и иной осуществлялся с помощью Телемы. Но являлась ли Телема лишь средством демонтажа или же субъектом, осуществляющим оный?
В любом случае – Телема использовала беспокоившие Маркса 'превращения'. И опять же возникает вопрос: 'превращения' эти, являясь войной формы против содержания, осуществляются самой формой? Или каким-то внешним субъектом? Если есть такой внешний субъект, то им никак не может быть Творец форм. А раз так, то на роль предельного метафизического субъекта, рождающего 'превращенные формы', может претендовать лишь Сверх-Сущее Бердяева. То есть Великая Тьма.
Но кто соискатель на политическую роль? Как прикажете именовать субъект, который явно решил бороться не только с коммунизмом, Модерном и гуманизмом, но и с Историей? И почему, собственно, этот политический субъект нельзя именовать Телемой? 'Транснациональным империалистическим государством' его, видите ли, именовать можно. 'Железной пятой' – можно. А Телемой – нельзя? Почему?
Проект 'Телема' претендует на то, чтобы отменить Историю. Проектанты хотят добиться этой цели, парализуя исторический авангард, побуждая арьергард отречься от Истории, активизируя отрекшийся от Истории арьергард и двигая исторический поезд вспять. То есть, осуществляя регресс.
Проектом 'Телема' я занимаюсь, а не Рабле, Бахтиным, Кожиновым и другими. Проектом 'Телема' – как сокрушителем Модерна. И создателем совсем иной реальности по ту сторону оного.
Русская Телема в ее оголтело-племенном исполнении – убогая часть общемировой Телемы. Задумываться об этом я впервые стал после того, как столкнулся с феноменом, потребовавшим герменевтического прочтения. Сам-то феномен не ахти какой. Почему-то из уст теоретика, всегда именовавшего себя левым, прозвучала очень несвоевременная анафема Марксу как враждебному России еврею.
Ну, анафема и анафема… Марксу от этого, что называется, ни жарко, ни холодно. Но про такие анафемы говорят: 'Поразительно не ко времени!'
Маркс только-только стал вновь приобретать актуальность. Ему присягнули и многие крупные западные ученые, и весьма влиятельные общественные деятели. Он оказался впервые признан Ватиканом, буддистами. В России Маркс – как-никак связан с советским прошлым, с теорией классовой борьбы, с авангардизмом, о котором я сказал выше.
И – надо же! – совсем несвоевременный перепев на избитую бакунинскую тему. Помните, наверное, книгу Бакунина 'Интернационал, Маркс и евреи'? Перепев бакунинских инвектив был на редкость беспомощным. О русофобии Маркса должны были свидетельствовать по преимуществу высказывания Энгельса. Достаточно простого семантического анализа, чтобы это выявилось во всей своей непреложности.
Но что там семантический анализ! Из антимарксовой работы (ну, русофоб Маркс, и всё тут!) было изъято все, что на сегодня известно по поводу сложного (и именно сложного) отношения Маркса к России. Притом, что отношение Энгельса к России было примитивным и именно русофобческим (в этом смысле – классически немецким). Но Энгельс автора не интересовал. Ему был нужен Маркс. Удар нужно было нанести именно по Карлу, а не по Фридриху!
Частность? Случайность? Возможно. Но когда вдобавок оказывается, что теоретик, именующий себя левым, называет своим учителем Кожинова (к вопросу о Байгушеве, Бахтине, Рабле, всяких там 'русских орденах', их телемской подоплеке), – то недоумение возрастает. Или Кожинов, или левизна. Но если бы Кожинов не присягнул Бахтину, а Бахтин – Рабле, а Рабле – Телеме… Если бы не предупреждали о пагубности всей этой череды присяг такие люди, как Лосев с Аверинцевым… Присяга Кожинову, вопреки всему этому (при упорном желании и левизну сохранять), – не могла не вызывать вопросов. А тут еще перепев бакунинской темы – вновь подчеркну, крайне несвоевременный.
Но мало этого! Есть простая и незатейливая советскость, в которой находится место для очень многого. И для своеобразной левизны, и для выявления русофобии Маркса. Но какое отношение Кожинов имеет к такой незатейливой советскости? Какое отношение к ней имел Кочетов – я понимаю. Обрушился человек на друга Кожинова по фамилии Страда, сумел с трудом в Минске напечатать свой роман, восхищаться литературными достоинствами коего я не намерен, – и умер. Но Кожинов – не Кочетов! Он с высокомерием отметает все кондово-советское.
Пытаясь ответить на эти вопросы, я сформулировал для себя в итоге гипотезу, никого не демонизирующую и ничего конспирологического в себе не содержащую.
Что, если поклонникам Кожинова Бакунин дорог не только как обличитель марксовой русофобии, но и как политик-арьергардист?
Что, если поклонникам Кожинова Маркс ненавистен не только как еврей-русофоб, но и как политик- авангардист? А также как ревнитель развития, философ, влюбленный в Историю?
Что, если поклонникам Кожинова люб и дорог не только Бакунин, но и весь собирательный арьергардизм, вплоть до того же Савинкова? Не Савинкова-террориста! Никоим образом не хочу что-то кому-то 'клеить' и тянуть нить от Савинкова к бен Ладену. Нет, я имею в виду Савинкова, как поклонника народной органики. Ведь именно это определило его интерес к 'новой церковности', его связь с Гиппиус и Мережковским, его телемизм!
Что, если поклонникам Кожинова надо под видом восхваления советского дискредитировать авангардную левизну и восславить левизну арьергардную (как в пределах советского, так и за его пределами)?
Что, если их задача – поспособствовать восстанию арьергарда? Назвав такое восстание 'национальным', 'народным'?
Что, если для этого только и нужны все сразу – и Бакунин, и Савинков, и Бахтин, и Рабле с его Телемой?
Что, если вполне просвещенные и интеллигентные поклонники Кожинова ради этого – опрощаются и братаются с контингентом, может быть, и восхищенным Кожиновым, но лишенным всяческой просвещенности и интеллигентности? Я не народ имею в виду – а махровых провокаторов.
Что, если братание с ними – дань теории и практике арьергарда, то бишь народничества? Ведь в этом случае – все объяснимо. И Бакунин, и Савинков не просвещением арьергарда хотели заниматься, а задействованием спящей в арьергарде темной энергии! Плевать на то, что архаическая эта энергия, племенная, зверино-стайная! Такая энергия для тех, кто присягнул политике арьергарда, желанна в силу своей нутряной мощи. Что же касается качества энергии, то сделавший ставку на арьергард – за энергией обращаться должен, разумеется, к Телеме.
Только вот из песни-то слов не выкинешь. Телема побеждала дважды – в 1933-м в Германии и в 1991-м в СССР. Победив еще раз в России в каком-нибудь 2011-м или 2017-м, она не оставит от России ничего. Подчеркиваю – именно НИЧЕГО.
Советское прошлое? Каково место в этом прошлом у большевистского проекта (Красного проекта, то бишь) и якобинского проекта (то бишь проекта 'Модерн')? Чем оно, советское, является, за вычетом этих компонент? А ведь и Кожинов, и присягающие ему левые теоретики выдирают из реального советского с корнем и большевистское как чужеродное, и модернистское (советская страсть по развитию), и многое другое. Что остается от советского 'козлика'? Какие 'рожки да ножки'? И равнозначен ли восторг перед этими останками – любви к советскому?
С советским тоже можно работать постмодернистскими методами. Его не обязательно проклинать. Его можно восхвалять и при этом диссоциировать, переконфигурировать и так далее. Хотите, я с помощью таких технологий превращу советское во все, что угодно?
Ишь ты, 'советское'! Как в 2009 году, используя старую систему координат, отличить советское как подлинность – от советского как симулякра? Ясно же, что никак!
