Что будет, если эту «дыру» в 12 лет расширить до 70-ти? Она непреодолима. Это и есть тот самый «Воронеж». «А Вы-то откуда? — Я из Воронежа». Нельзя преодолеть эту «дыру». «Это, — говорят такие люди, как Караганов, — антропологическая катастрофа».
Антропологическая катастрофа — это неполноценный народ. Неполноценный народ требует опеки. Чьей? Понятно, что не Караганова. Это Караганову так кажется, что его. Потому что он такой же, он тоже «из Воронежа». Это оккупационная система. Караганов и иже с ним подготавливают модель оккупации от лица Совета президента по правам человека и гражданскому обществу. От лица главы государства и Верховного Главнокомандующего. Опомнитесь, что вы делаете?! Опомниться-то тут должны все… Не только господин Караганов. Я еще раз повторяю: выборы на носу. Выборы, господа… Или вы их отменяете?
Но оставим в стороне выборы. Антропологическая катастрофа длиною в 70 лет — это неполноценность и это, конечно же, оккупация. И все. Потому что дальше любители других периодов начнут искать корни катастрофы. Скажут: «В силу чего же?..» Это же и с немцами так было. «Какие особенности немецкого духа породили фашизм?»… «Какие особенности русского духа породили совок?» — как они отвратительно говорят. Они же найдут эти особенности. Тогда они будут давить все проявления этого духа во всех исторических периодах.
Окажется, что вся история есть сплошная «черная дыра». А что такое государство? Государство — это средство, с помощью которого народ длит и развивает свое историческое предназначение. Нет исторического предназначения — нет народа. Значит, речь пойдет о демонтаже народа, о его распаде, а значит, и о распаде государства. А распад государства плюс демонтаж народа означает, конечно, расчистку всех предпосылок для будущего геноцида. И если вам кажется, что это слишком долгий путь, то это не такой долгий путь. Если мы это не остановим… Это совсем недолгий путь. Это можно сделать достаточно быстро. И в этом есть замысел неонацизма по отношению к России.
Но нацисты никогда не простят России то, что она победила Гитлера в 1945 году, ей никогда не простят красный флаг над Рейхстагом. Как и Сербии никогда не простят сопротивления нацизму, как ее карают за это в ускоренном порядке, ибо нет ядерного оружия. Так же карают и Россию. И ее будут карать до конца.
Мы очень часто разговариваем не на том языке. Мы пытаемся все время перебирать лидеров. Персонификация в политике — это своего рода луддизм. Вот как луддиты когда-то боролись с машинами вместо того, чтобы бороться с господами этих машин, так сейчас пытаются бороться с персонами. Но давайте все-таки разберемся…
Есть персона. Есть система. Есть лидеры. Есть класс, на который опирается система. И есть общество — в идеале народ. Если система опирается на гнилой политический класс, а лидер опирается на систему, то с чем именно на данном этапе надо выяснять отношения? С персонами? Вам их заменят… а потом еще раз заменят… но если вы оставите при этом не только систему, но и класс, который на нее опирается, то ничего не изменится. И в этом опыт последних 20 лет.
Все так долго учились упражняться по поводу Ельцина, выявлять его персональные недостатки. Выявили их, отсмаковали. Потом пришел другой человек, не наделенный этими недостатками. Все выдохнули с облегчением. Сказали: «Не, ну теперь-то запляшут лес и горы!» Как запляшут, если система осталась почти той же, а класс остался буквально один к одному, за редкими исключениями?
Говорят: «Что же тогда делать?»
Говорил и повторю: надо строить альтернативную базу опоры. Альтернативную базу опоры. Другой класс.
Говорят: «Как это можно построить класс?»
Но Чубайс же сумел это сделать!.. Он этот мерзкий класс, который сейчас поедает страну, построил за 2–3 года. Значит, в принципе, это можно делать. Но если можно строить гнилые и антинародные социальные группы, то почему нельзя строить альтернативные группы? Если можно строить группы регрессоров, то почему нельзя строить группы, занимающиеся контррегрессом? Можно и должно!
В противном случае противопоставить нынешнему процессу что-нибудь всерьез невозможно. Процесс слишком, в этом смысле, далеко зашел. Мне когда-то вдруг это стало ясно после одного разговора с моим отцом. Он, профессор, до 80 лет руководил кафедрой, потом оставил кафедру своему ученику. Преподавал до смертного часа. Я говорю (когда он уже оставил кафедру): «Папа, ну, как дела?» Он говорит: «Да все замечательно, кафедра интересно работает и все…» Потом сделал паузу и сказал: «Знаешь, только одно чувство… Если бы студентов не было, то кафедра бы еще более интересно работала». И вдруг на этом маленьком примере я понял, что такое мутация… Что такое форма, отрицающая свое содержание. Кафедре не нужны студенты.
Давайте продолжим… Кафедре не нужны студенты. Институту, отвечающему за здравоохранение, не нужны больные и врачи. И давайте еще добавим слово: они являются для этого института ОБРЕМЕНЕНИЕМ. Институту, отвечающему за оборону, не нужны солдаты и офицеры. Институту, отвечающему за народ, не нужен народ. Элите, отвечающей за человечество, не нужно человечество.
Вот это и есть макромутация. Форма начинает пожирать свое содержание. Срабатывает закон превращенных форм. Россия — это слабое звено в цепи превращений, которые сейчас распространяются по всему миру. И уж, по крайней мере, по большей части западной цивилизации.
Это не наша болезнь. Просто она у нас протекает в самых острых и ужасных формах. Это тяжелая болезнь — это не насморк, не воспаление легких. Это совсем тяжелая макросо-циальная болезнь. Кончиться она может только обрушением общества и государства.
Преодолеть ее если и можно, то только за счет нетривиальных действий. За счет таких действий, которые не имеют ничего общего с тривиальной политической борьбой. Ибо политическая борьба — это прекрасное лекарство в тех случаях, когда болезнь размещается в диапазоне между насморком и тяжелым воспалением легких. Тогда, пожалуйста, — антибиотики и все остальное.
Политические средства очень хороши и нужны, их надо применять своевременно. Но в условиях, когда болезнь зашла так далеко (а запустили ее, довели ее до этой степени сами люди; большинство, проголосовавшее за Ельцина в июне 1991 года, не было картотекой ЦРУ; XXVIII съезд КПСС не состоял из картотечных ЦРУшных агентов, а он лизал руки своему убийце Горбачеву)…
Капиталистический соблазн в его самых грубых и неприкрытых формах глубоко въелся в плоть, в социальную жизнь и отдал в руки чудовищным монстрам страну, которой сломали хребет и кинули в регресс. А теперь этому надо противостоять. Этому противостоять надо каждый день в условиях непрерывного, скромного, хорошо организованного социального подвига. И надо восстанавливать те уровни понимания своего исторического прошлого, которые, может быть, ни один народ еще до конца не прорабатывал. Нас «сделали» так, как никого другого. Если мы хотим ответить, и по-настоящему ответить, на то, что было сделано, нам нужна такая глубокая, страстная системная проработка, которой ни один народ еще не осуществлял никогда.
Я вновь возвращаюсь к вопросу о Модерне и его производным. Я не могу не обсуждать статью господина Караганова. Не могу не отвечать на то, что происходит сегодня. Меня не поймут, если я не отвечу. Но я действительно призываю всех собравшихся подумать над одним — в какой степени внутри России есть драгоценности, связанные с альтернативными моделями развития? В чем мы альтернативны?
Не надо думать о своем исключительном, особом пути. Свой особый путь уже сегодня недостаточен. В чем глобальный путь, который мы указывали миру? Только ли в коммунизме? Есть ли более глубокие уровни, на которых мы сделали великие открытия? И почему эти великие открытия растоптали? Почему Караганов предлагает их растаптывать снова? Не потому ли, что эти великие открытия миру, человечеству, гуманизму нужны сегодня больше, чем когда бы то ни было? Потому что все, что было альтернативой этим открытиям, гибнет. Гибнет великий проект «Модерн». Он устает, он вянет, он угасает. Ему помогают угаснуть гораздо быстрее. Он, может быть, мог бы продержаться еще 20–30 лет, но его добивают, добивают ускоренно. Потому что он тоже кому-то мешает.
Но в этой ситуации наш опыт становится уже безальтернативным. Мы были «бронепоездом на запасном пути» человечества, двигающегося историческим путем, путем прогресса и гуманизма. Но теперь не мы «бронепоезд на запасном пути». И не «запасен» наш путь. Наш путь только сейчас становится основным. Сейчас, когда мы слабы, как никогда. Только сейчас мы можем либо указать новые ориентиры себе и человечеству, либо сгинуть сами и вместе с человечеством.
