В провинции в воздухе запах полусна и какой-то внутренней обреченности (люди чувствуют себя обреченными, неизвестно даже, на что), а не силы духа и полной готовности на борьбу. Не включен механизм мобилизации. Ни у кого уже иллюзий нет. Все понимают, насколько отвратительно происходящее. Все всё знают.
В столицах на это накладываются еще какой-то дурной ажиотаж, гон мелких честолюбий и «бизнесового» отношения к политике, ко всему прочему. Плюс растерянность, стратегическая растерянность. Более 30 лет считалось, что главная стратегия заключается в том, чтобы провести расчленение Советского Союза, выделить Россию, каким-то образом ее изменить под капиталистический формат и ввести ее в Европу.
Что теперь делать правящему классу всему? Ведь под это уже сильно заложились. Семьи на Западе, собственность на Западе. Сегодня другого, альтернативного сценария вообще нет. Это надо понять, насколько это трагично, насколько велика растерянность. Что теперь делать? Всех назад собирать? А это ведь не так просто. И подо что? Под строительство капитализма в отдельно взятой стране? Подо что?
Вот эта стратегическая растерянность имеет не меньшее значение, чем гедонизм, невротическое самоуспокоение, занятость какими-то несущественными мелочами, превращение этих мелочей во что-то очень важное, а всего важного — в ничто. Невротическое же самоупоение.
Стратегическая растерянность — наверху. Внизу — подавленность, обреченность.
Вот это — враги. С ними надо бороться.
Мы в Хвалынске приняли Манифест, довольно сложный, но ничуть не более сложный, чем для своего времени был «Манифест коммунистической партии», когда существенная часть рабочего класса вообще не умела читать. А он ей был адресован. Почитайте его, он довольно сложный, чисто теоретически.
Мы приняли Манифест, который, по сути, является только концентрированным выражением передачи «Суть времени». Я не стремился в этом Манифесте ни к новым открытиям, ни к тому, чтобы превратить его в программу каких-то конкретных действий. Мы просто создали концентрат, когда в ходе разговора с людьми я понял, что на 29-й передаче люди уже забывают, что там, в 5-й, было сказано. И что для них это напряженный интеллектуальный сериал, но не предмет для собственной и ответственной интеллектуальной работы.
Тогда я решил, что создать вот такой концентрат очень важно и, что важнее всего, ничего, кроме него, не создавать. Потому что клуб «Суть времени» собрался под эти программы, под находящийся в этих программах материал, под этот контент, как любят сейчас говорить. Если сейчас начать шевелить контент и двигаться куда-то в сторону, то станет ясно, что все, кто собрались под одно, должны будут заново переопределяться, собираются ли они под другое. В этом смысле Манифест — это просто экстракт 29 передач.
И сразу же все делится на людей, которые говорят: «Да, это слишком умно, слишком витиевато, слишком теоретично, слишком высоколобо. Где здесь конкретные действия?» — и все прочее. И на людей, которые говорят: «Да, давайте, давайте еще больше сложности, мы же понимаем, как это все нужно».
Ну, с теми, которые хотят больше сложности, мы и будем разговаривать, удовлетворяя их запрос. А вот с теми, которые говорят: «Давайте-ка попроще и поближе к делу» и все время ссылаются на то, что нужно переходить в режим действий, — вот с ними надо говорить на языке максимально простом, потому что они такие же наши друзья, соратники и уважаемые нами люди, как и те, кто взыскует сложности. Не должно быть между нами никакого разделения. Не должно быть никакого ощущения: «А, вы заговорили о простом — ну так идите вон!» Нет. Никоим образом.
Наоборот, мы готовы всячески прислушиваться к этим требованиям упрощения. Правда, есть такая поговорка, что простота хуже воровства. Но, с другой стороны, я всегда считал, что если самую сложную на свете теорию ты не можешь изложить ученику третьего класса, то, значит, ты сам ее не понял. И только поэтому не можешь ничего сказать, иначе как используя витиеватый язык, нагромождая понятия и так далее.
Итак, я бы хотел сказать о том, что же есть самое главное, к чему сводится на самом простом языке все, что говорилось и в Манифесте, и в передачах «Суть времени». На простом языке это выглядит так.
Жил мужик с бабой и был в нее влюблен. И жизнь была хороша и счастлива. А потом у него эту бабу увели. И баба теперь не его, а какого-то дядечки, который ее спаивает, растлевает, а баба довольна. Вот и весь сюжет. Что делать мужику? Мужик сидит и смотрит иногда в бинокль на то, как это происходит. И то за помповое ружье хватается, то за бутылку. Вот и все.
Просто баба здесь — это метафора. И речь идет о стране. Была страна наша, а стала их. Вот и все. Между прочим, это прекрасно изложено в символическо-романтической поэтической драме Александра Блока, где есть Арлекин, Пьеро и Коломбина.
И тогда для Блока речь шла о России, конечно. О той самой, которую он называл: «О, Русь моя! Жена моя!»
Так что хоть «Балаганчик» Блока, хоть «О, Русь моя! Жена моя!», хоть та образность, которую я использовал только что, все одно: увели, была наша — стала чужая. И неизвестно, что делать. Вот и все.
И понятно же любому, хоть с тремя классами образования, хоть с десятью, хоть с двумя высшими, что хватайся ты за «сайгу» или за бутылку, а ничего не изменишь. Ну, натурально, ничего не изменишь. Что дело-то не в том, чтобы субчика, который бабу увел, приложить, а в том, что с бабой проблемы, а не с субчиком. С ней, с самой, с матушкой. И что-то с ней надо делать. Как-то ее надо вернуть.
Вот управляющая метафора, как любят говорить специалисты по науке. Она же суть ситуации на самом грубом, простом, коротком, мужском языке. Все.
Теперь переведем эту суть на другой уровень.
С каким Арлекином роман-то у этой Коломбины? Роман у нее с Арлекином под названием «капитализм». Увел-то ее из стойла кто? Капитализм. Почему? Потому что внушили, что ничего другого просто нет и быть не может. И что хошь, не хошь, а надо. А поскольку долго дурили: надо быстренько- быстренько, как получится — хоть по-бандитски, хоть как, но шустренько, а то потом вообще не успеть… Внушили всю эту фигню и сделали, натурально, сделали то, что хотели, — создали этот бандитский криминальный капитализм, этого Арлекинчика. Арлекинчик цапнул Коломбину и поволок ее в свое стойло, где и развлекается. И не кончит развлекаться до тех пор, пока не изведет ее на корню.
Эта проблема — проблема капитализма в России XXI века — имеет несколько уровней.
Первый уровень. Если кто-то хотел провалить капиталистический эксперимент в России — вот эту идею ускоренного построения капитализма, — он, этот «кто-то», сделал всё, чтобы его провалить. Вот всё! Это было сделано наихудшим из всех возможных образом. Чудовищным образом.
Поэтому то, что было в итоге сооружено, это монстр. Я говорю в целом, а есть приличные люди, есть замечательные люди, есть средние люди, есть какие угодно люди с их мотивами, с их страданиями. Я говорю о целом. Арлекин — это не отдельные люди, это класс. Класс как целое — это монстр, натуральный монстр. Отделять его от созданных им институтов — базис от надстройки — бессмысленное занятие. Это единое целое. Криминальный капитализм создал криминальные институты. Криминальные институты вместе с криминальным капитализмом подпитывают друг друга и развиваются по определенной линии.
Все это так называемое «развитие» (я тут слово беру в кавычки) абсолютно несовместимо с жизнью страны. Если это будет так «развиваться» — не будет страны. Ну не будет ее в 2017 году или в 2018-м. Ну нету тут никаких шансов! Все видят, что извращено всё, что только можно. Что это такая вопиющая
