– Какой страшный и грязный! – прошептала она.
– Да, да страшный и грязный… А ты уходи. Ну, пожалуйста!
Женщина испуганно попятилась.
– Уходи бога ради. Мы потом встретимся.
– Потом? – Женщина опустила вдруг руки, и Сократилин увидел разорванный ворот и пухлую окровавленную грудь.
– Осколком? – машинально спросил Богдан. Она не ответила, застыдилась, закрыла рукой грудь, повернулась и побежала к дому.
Ноги сами понесли за ней Сократилина.
– Погоди. Надо же перевязать! – кричал он. Она бежала не оглядываясь, только сверкали ее белые крепкие лодыжки.
Они выскочили на улицу. Взрыв снаряда отбросил Сократилина к ограде палисадника. Падая, он увидел ее. Она все еще бежала, но почему-то вдруг стала маленькой, квадратной, а потом закружилась на одном месте и растворилась в густой пыли, Когда пыль с дымом разжидились, показался выпотрошенный дом, а напротив дома на дороге что-то бесформенное, ужасное.
– Что же это такое? – громко неизвестно кого спросил Сократилин. – Бандиты! Сволочи! Вы убиваете наших женщин, – и погрозил кулаком. – Вы за это ответите, сволочи! – закричал он, обезумев от гнева и жалости. Он рванул с плеча карабин и побежал. Куда? Теперь это для Богдана не имело никакого значения. Он бежал и ничего не видел. Стреляли со всех сторон. Пули свистели, скулили, клацали. Разорвался снаряд. Сократилин упал, а когда поднялся, то забинтованная голова его стала серой и грязной, как лоскут солдатской шинели.
Сократилин опомнился, когда столкнулся с Левцовым.
– Куда ты, старшина? Там немцы!
– Они ее убили, – сказал Сократилин.
– Всех убьют. Слышишь ты? – Левцов схватил Сократилина за плечи и сильно встряхнул. – Опомнись, старшина! Надо бежать!
– Куда? Зачем? – почему-то шепотом спросил Сократилин.
– К реке! – Левцов взял старшину, как ребенка, за руку и потащил за собой.
Они бежали, падали, ползли, опять бежали. Впереди и сзади них тоже бежали бойцы. На рыночной площади они спрятались за фанерный ларек и стали отстреливаться. В конце улицы, выходящей на площадь, мелькали фигуры немецких солдат.
– Ах вы сволочи, сволочи! – бормотал Сократилин, выпуская пулю за пулей. И если удавалось свалить немца на землю, он радостно вскрикивал: – Ага, еще один!
Левцов стрелял так быстро, что ствол карабина накалился и жег ему руки.
– Все. Патроны кончились. Драпаем, старшина, – сказал Левцов.
Сократилин не ответил. Метрах в двадцати от ларька лежал убитый красноармеец.
– А не разжиться ли мне патрончиками у этого, как ты на это смотришь, старшина? – И, не получив ответа, согнувшись, Левцов выскочил на площадь.
– Куда, дурак! Вернись! – закричал Сократилин.
Пуля угодила Левцову прямо в лоб и с такой силой, что сначала выпрямила его, а потом опрокинула на спину, и Ричард затылком ударился о булыжный настил площади. И в ту же секунду резанул пулемет, посыпались щепки, и ларек загрохотал и заухал, как пустая бочка.
– Черт побери, этак и тебя могут прихлопнуть, Богдан, – сказал Сократилин. Теперь он думал только о себе. Женщину, только что убитого Левцова затмил страх за собственную жизнь. Как будто их никогда и не было, а только существовал на этом свете он один – Сократилин. И в эту минуту ему хотелось существовать вечно.
Пока можно было ползти, он полз, пока можно было пробираться вдоль домов, он пробирался, прячась за углами, выступами стен. Потом он увидел Волхов, высокий берег реки и там двухэтажный красного кирпича дом с узкими окнами и башенкой на крыше. Сократилин бежал к дому, задыхаясь, держась рукой за сердце. И когда нырнул в узкую дверь и увидел, что в доме полно своих, он почувствовал огромное облегчение.
В дом сбежалось человек двадцать вместе с лейтенантом, тем самым лейтенантом, который два часа назад решил исход рукопашной схватки. Сократилин узнал двоих из своей роты. Кроме винтовок, были пулемет и десятка полтора гранат.
Осмотрели дом. Старинной кладки, с толстенными стенами и узкими, как щели, окнами, он не походил ни на замок, ни на монастырь, а черт те знает на что. Вероятно, дом строил чудаковатый купец по собственному проекту. Видимо, когда-то здесь были и кабинеты, и спальни, и танцевальные залы. Теперь же разместились две огромные коммунальные квартиры с комнатами, комнатушками, дощатыми перегородками и темным, длинным, как труба, коридором. Жильцы дома только недавно сбежали. На кухне плита была уставлена кастрюлями, и под ногами солдат металась ошалевшая кошка.
Основные свои силы с ручным пулеметом лейтенант сосредоточил на втором этаже. Оборону нижнего этажа и чердака он решил держать малыми силами. Сократилину с четырьмя бойцами достался чердак.
Чердак был захламлен и опутан веревками. На одной висели простыня, юбка и две детские рубашонки. Обросший колючей щетиной красноармеец с остервенением рвал веревки и ругался. Вдруг он насторожился, поднял вверх палец. Сократилин щелкнул затвором.
– Дяденьки, не стреляйте, это я, – раздался за трубой детский голос.
– А ну выходи, – строго приказал Сократилин. Из-за трубы вышел паренек с винтовкой. На нем были серая с пуговкой кепчонка и коричневая вельветовая курточка.
