взяла оттуда калькулятор и хотела снова уйти. Затем вдруг с удивлением заметила, что Сергей и Катя жуют бутерброды. Пожала плечами и вздохнула с вялым раздражением:
— Чего ты не сказал, что мало? Я бы тебе еще котлету разогрела.
И снова ушла.
Катя перестала жевать и с ужасом уставилась в лицо отцу.
— Пап! — Она схватила его за предплечье и с силой тряхнула: — Пап!
Сергей очнулся. Приступ бешенства прошел. Краснота волной медленно схлынула с его лица. Вздувшиеся на шее жилы вернулись в нормальное состояние.
— Чё тебя так взбесило-то? — испуганно спросила Катя.
— Сам не пойму, — честно признался Сергей, взял еще бутерброд и начал его сосредоточенно жевать. — Чаю мне налей еще. Пожалуйста.
Катя молча налила отцу еще чаю и снова села напротив него.
Так, молча, они просидели еще около получаса, пока у Сергея не зазвонил мобильный, оставленный в кармане куртки. Он пошел за ним в прихожую.
Катя проводила отца недоумевающим, тревожным взглядом, затем пожала плечами, собрала со стола опустевшую тарелку, грязные чашки, сунула их в посудомойку. Постояла напротив нее, почесала в затылке, потом махнула рукой — не то на мытье посуды, не то на родительские заморочки — и поплелась обратно в свою комнату.
Сергей пришел в гостиную и лег на диван перед телевизором.
Полина сидела в кресле у окна, вполоборота к мужу. Впрочем, на его появление она не обратила ни малейшего внимания. Ни слова, ни взгляда. Надев очки, она сосредоточенно высчитывала что-то на калькуляторе, постоянно сверяясь со своими бумагами. Теми самыми, что забрала с кухни. У Сергея в животе, где-то в районе диафрагмы, где грудная клетка переходит в брюшную полость, завертелась юла. Неприятное беспокойство. Ему захотелось вскочить, выбить у Полины из рук ее дурацкие бумажки и заорать: «Я здесь! Я живой! Обрати на меня внимание!» — а затем потребовать, жестко потребовать, вплоть до рукоприкладства, объяснений — что происходит у Полины в голове, чем заняты все ее мысли, о чем она постоянно думает. Где она вообще?
Однако вместо этого Сергей пялился в экран, силился заинтересовать себя фильмом и только изредка срывался, бросая в сторону жены тяжелые гневные взгляды.
— Что считаешь? — спросил он наконец.
— Стоимость операции, — последовал сухой ответ после некоторой паузы.
Сергею на мгновение показалось, что он ослышался. С трудом переведя дыхание, спросил:
— Что на этот раз?
— Абдоминопластика, — так же сухо, не поворачивая головы, сказала Полина.
— Это что за хрень? — Сергею все хуже и хуже удавалось сдерживать свое раздражение.
— Подтяжка живота, — Полина помахала в воздухе фотографией. Затем отложила бумаги, встала и положила мужу на грудь наглядное объяснение того, что она собирается сделать.
Сергей сердито воззрился на большую черно-белую фотографию жены, сделанную в клинике пластической хирургии. Поверх ее собственных, природных линий тела зеленым фломастером были нарисованы совсем другие, чужие контуры. Они отсекали часть Полининого живота.
— Как, ты сказала, это называется? — спросил Сергей, нервно тыча пальцем в фотографию.
— Абдоминопластика, — чуть раздраженно повторила Полина. — Восстановление передней брюшной стенки.
Сергей некоторое время смотрел на зеленые контуры. Глаза его наливались кровью. Затем он встал. Подошел к жене, вернул ей снимок. Сунул руки в карманы, посмотрел в окно.
Повисла долгая пауза, на протяжении которой внутри Сергея происходила изнурительная борьба.
Все его существо исполнилось животной ярости. До дрожи хотелось заорать, что он не понимает, зачем нужна вся эта ерунда. Поэтому Полине просто запрещается над собой издеваться. Резать и перекраивать собственное тело — бред! Больная фантазия! Сергей в этом убежден. Но крик — признак слабости. Слабости Сергей в себе не чувствовал. Только смятение. Растерянность. Страх и боль.
Полгода назад Полина «восстанавливала» форму груди. В результате в родном для Сергея теле появились две отвратительные медузы. Теперь когда он смотрел на грудь жены — представлял себе эти каплевидные подобия морских гадов. Ему стало отвратительно дотрагиваться до Полининой груди. Он чувствовал, как под ее кожей перекатывается отвратительный, скользкий инородный предмет. Ничего не мог с собой поделать — просто знал, что в грудь зашита эта дрянь — силиконовый имплантант. Кроме того, Полина долго ходила в бинтах и тихонько плакала от боли, пачками пожирая кетанов или нурофен.
До этого была липосакция с целью улучшить форму ног. Липосакция щек и подбородка. Круговая подтяжка лица. Подтяжка век. Еще раньше склерозирование — удаление поврежденных вен. Коррекция формы носа, после которой Полина два месяца ходила с черными синяками вокруг глаз. И все это на фоне классической китайской пытки голодом! Дома Полина не ела ничего, кроме огурцов и зеленого салата, а в ресторанах отщипывала от блюд крошечные кусочки, а затем стоически их отодвигала. И все время пила минеральную воду, чтобы хоть как-то обмануть урчащий, одуревший от голода желудок.
Плюс мелочи вроде инъекций ботекса и коллагена, после которых лицо Полины утратило способность к естественной мимике и превратилось в натурально исполненную восковую маску. Причем чужую маску! Полина физически стала другим человеком! Вместо мягкой, нежной шатенки, которую Сергей однажды увидел и влюбился так, что ему дышать было больно, когда он о Полине думал, — появилась пошлая дешевая блондинка! С курносым, совершенно инородным носом и впалыми щеками! Перетравленные волосы, силиконовая грудь, увеличенные губы! Когда Сергей это видел — у него появлялось чувство сродни тому, какое испытывали истинно верующие священники, глядя, как красноармейцы сооружают нужники в алтарях. И боль, боль, боль — постоянная боль, которую жена стоически переносила, бледнея, зеленея, плача и тихонько воя в ванной. Боль, которая отдавалась эхом в каждой клеточке тела Сергея, которая выворачивала его душу наизнанку, потому что он не мог выносить вида Полининых страданий.
— Тебе лечиться надо! Голову лечить! — орал он на жену в приступах бессильной ярости. Каждый раз попытки добиться объяснений, зачем она сначала наносит себе увечья, а потом их подолгу мучительно залечивает, заканчивались безрезультатно.
Зачем? Зачем?! Зачем?!!
Сергей орал, матерился, требовал ответа, но Полина просто запиралась, как шпионка на допросе, либо начинала контрнаступление. Мол, это все ради Сергея. Она хочет остаться для него молодой и желанной.
— Окстись! — орал он на нее после маммопластики, операции на груди. — Каждый раз, когда ты себя кромсаешь, к тебе месяцами потом прикасаться нельзя, потому что все болит! К тому же у меня на все вот это, — он обвел широкий круг рукой, охватывая все «улучшения» Полины разом, — не стоит! Ты кого из себя делаешь? На кого похожей хочешь быть? Ты выглядишь, как стареющая шлюха!
Все эти подробности, фантомы бывших скандалов, скопившиеся непонимание и гнев бились внутри грудной клетки. Чтобы не выпустить их наружу, Сергей буквально каменел — напрягал все мышцы в теле, превращая их в живую броню. Не дать вырваться гневу. Не лишиться шанса на доверительный разговор. С одной стороны был весь негатив, скопившийся у Сергея за эти два года, а с другой — только слабая, призрачная надежда, что ему удастся достучаться до Полины. И еще любовь. Слабая, измученная, чахоточная, голодная любовь. Если бы Боттичелли рисовал свою Венеру с любви Сергея — у него бы вышел портрет узницы концлагеря.
Простояв у окна минут десять, Сергей более-менее подавил в себе агрессию. Можно было начать разговор. Предпринять еще одну попытку выяснить, что же происходит с женой.
Судя по фотографии из клиники, на сей раз Полина собралась вырезать со своего живота полосу кожи, вместе с жиром, шириной сантиметров в шесть. Оставшееся сильно натянуть. От этой операции у нее, по всей видимости, останется громадный шрам внизу живота. Как после удара саблей.
— Полина, для кого ты все это делаешь? Зачем тебе все эти операции? — Сергей попытался придать
