физиономии. Широкие пластины доспехов, затейливо украшенные золотой чеканкой, не скрывали ни широких плеч глашатая, ни мускулистых рук. От него исходили решительность и сила, за которыми, однако, угадывалась мудрость.
Души, столпившиеся на бесконечной равнине, выжидательно смотрели на глашатая. Тот осенил толпу благословляющим жестом. Стоило ему широко растопырить тупые пальцы, как над темной ладонью засиял голубовато-белый шар. Мягкое свечение постепенно набирало силу и вскоре превратилось в звездный круг, из центра которого заклубилась тонкая струйка красного тумана.
Тени умерших узнали священный символ. Со всех концов равнины послышались крики: «Мистра!»
Из каждой звезды вырвался сноп света, и всю равнину усеяли молнии. Они поражали последователей богини Магии, уничтожая все заботы и волнения, успевшие сковать души твердым панцирем за годы их земной жизни. Слуги Мистры огласили равнину радостными криками. Купаясь в любви и могуществе Повелительницы Волшебства, они широко раскинули руки и поплыли к кругу света. Одна за другой преданные Мистре души превращались в сияющие звезды. Когда все они воспарили над толпой, глашатай закрыл ладонь и исчез.
Оставшиеся на равнине Фуги возобновили свои молитвы в один голос:
– Слышишь, как звенит мой меч, ударяясь о щит! Призываю тебя, о Владыка Битв, и прошу забрать меня в Лимбо и принять в ряды твоего великого войска. Мои победы в твою честь стали легендой, за свою жизнь я прислал на это поле мертвых огромную толпу. Мой верный меч сразил Астолфо с Высокой горы и Фрода Серебряную Бороду. От моей руки пали Магнес, сын Эдрина, и Гема, подлый рыцарь Талоса…
Гвидион Быстроход уставился на закованного в латы человека, который, не переставая молотил своим мечом по треснувшему щиту. Воин выкрикивал имена, которым, казалось, не будет конца, прерываясь только для того, чтобы вознести мольбу к Темпосу: «Забери меня из этого унылого места». Гвидион натыкался и на других последователей бога Войны. Все они вели себя одинаково – хвастались победами и просились в войско бога, чтобы провести вечность в славном беспрерывном бою.
Наемник скорбно покачал головой и побрел дальше. Повсюду мужчины и женщины посылали молитвы своим богам. Менестрели и бродяги образовали мощный хор, воспевая хвалу Повелителю Всех Песен, богу Милилу. В толпе нашелся один-единственный последователь Ловиатар, богини Боли; он двигался среди других душ, нахлестывая себя колючим хлыстом, и не замечал, что творится вокруг. Менестрели тут же расступились, давая дорогу этой обезумевшей тени, и песня их разладилась. Однако пауза была недолгой, и хвала Милилу снова вознеслась в небо, преисполненная такой гармонии, что притихли даже свирепые последователи Малара, Повелителя Зверей.
И среди всей этой многоголосицы Гвидион Быстроход был нем.
Он давно бродил по равнине Фуги, хотя не мог точно сказать, когда именно там оказался. Поначалу наемник еще надеялся, что собственная смерть ему привиделась во сне. Тело ведь у него осталось невредимым – правая рука была на своем месте, остальные раны чудесным образом затянулись. На меховой накидке, купленной специально для путешествия в морозный Тар, не было ни пятнышка крови. И туника, и бриджи, и высокие кожаные сапоги выглядели как новые.
Но его память все еще будоражил вид собственной отрубленной руки, лежащей на промерзлой земле, и кровавый топор Трима, занесенный для второго удара. Стоило Гвидиону только представить эти сцены, как он понимал, что его судьба окончательно решена. Удар топора перенес его из царства живых во владения мертвых.
Сознание этого не пугало и не вдохновляло наемника. В ту секунду, когда он оказался среди бурлящей толпы, его разум окутала густая пелена безразличия. Он двигался как в тумане, не обращая внимания на все необычные звуки и виды, словно находился на каком-нибудь рынке в Сюзейле.
Гвидион кое-что знал из теологии и поэтому сразу догадался, что заполненное людьми пространство вокруг – не что иное, как равнина Фуги. Давным-давно, в бытность свою воином Пурпурных Драконов, ему довелось сопровождать обоз к Брунору Тарану, властелину карликов Мифрил-Халла. Во время этого путешествия на север странствующий проповедник надоел ему до безумия своими сложными объяснениями, какими путями душа попадает в вечность. Теперь же Гвидион гтов бть что угодно, лишь бы узнать, что его ждет за пределами равнины Фуги.
Отвернувшись от тех, кто поклонялся Милилу, тень воина еще раз попыталась обратиться к Торму. Но кому Быстроход ни адресовал бы свою молитву – Торму Правдивому или любому другому богу, – вместо слов из горла вырывалось жуткое карканье. Он не мог помолиться даже мысленно, тщетно стараясь припомнить хоть какие-то строки молитв, – слова ускользали, прежде чем он успевал их поймать.
Один из менестрелей Милила перестал петь и уставился на Гвидиона. Когда наемник встретился с ним взглядом, певец потупился, но воин все же успел заметить, как его глаза затуманил ужас.
Этот страх оказался заразительным. Он проник в сознание Гвидиона маленьким тлеющим угольком и прожег пелену безразличия, которое по-прежнему сковывало все его чувства. «Что если Торм отобрал мой голос, наказав за отступничество? – По спине Гвидиона пробежал холодок. – Нет, – напомнил он самому себе, – меня обвели вокруг пальца. Какой-то маг, какой-то всесильный чародей привел меня к этому концу».
Он закричал и заскулил, но из его уст не вырвалось ни звука. Вспыхнув, страх, до того тлеющий угольками, панической волной разлился в его сознании. Значит, его все-таки прокляли. Тот, кто заколдовал, украл у него частицу души…
Глаза Гвидиона налились горючими слезами, но когда он попытался их сморгнуть, то оказалось, что веки у него не закрываются.
Гвидион бросился бежать неведомо куда, а тени Преданных то и дело толкали его, почему-то не лишившись осязаемости точно так же, как он сам. Некоторые принимались молиться с еще большим жаром, когда мимо них неуклюже пробегал наемник, невнятно мыча. Другие просто провожали немигающим взглядом потерянную душу. Их поражала печаль, застывшая на лице воина, но они боялись прекратить молитвы и бросить ему слово утешения, чтобы их не постигла та же участь – лишиться собственных божеств.
Гвидион спотыкался, продираясь сквозь гудящую толпу. Вместо лиц он видел размытые пятна, а молитвы слились в бессмысленную какофонию. Он схватил молодую женщину, носящую серебряный диск Тиморы, и грубо затряс. Кто-то ведь должен был снять с него проклятие! В ответ на гортанную невнятную мольбу женщина одним пинком сбила Гвидиона с ног и попятилась.
– Этот, похоже, наш клиент, – послышался какой-то странный голос.
– Не-а. Просто еще один спятивший вершитель судеб. Бешабе поклоняются только такие придурки.
