— Да, мы играли в саду.
— Ну вот, я так и знала. И кто же это сделал?
— Мне не хочется говорить…
Зитар подошел ближе к дверям веранды.
— Если знаешь, должен сказать, — настаивала Альвина. — Лгать нельзя. Теперь отец дома, вот скажу ему, он вас накажет. Эрнест, кто насыпал землю?
— Маленький Янка…
— А вы, большие, почему не остановили его?
— Я не видела, Эрнест один… — оправдывалась Эльза.
— Пока я был в саду, Янка играл на куче перегноя, — заговорил Карл. — Может, Эрнест сам научил Янку. Он это умеет.
Каждый оправдывался, как мог, лишь сам виновник, пятилетний Янка, безучастно стоял в стороне, словно все происходящее не имело к нему ни малейшего отношения.
Зитар молча слушал, лицо его стало хмурым, в глазах на мгновение появилось что-то жестокое, хищное, но он быстро преодолел это. «Успеем рассчитаться за все… если потребуется… — подумал капитан. — Это не к спеху».
— Вас обоих — и Янку, и Эрнеста — следует наказать. Вот погодите, я пожалуюсь отцу, скажу, чтобы он вам больше не возил никаких подарков.
Кашлянув, Зитар вышел на веранду.
— Что здесь за сходка? — шутливо спросил он. — Опять где-нибудь стекло разбили?
Дети шумно окружили отца, только Янка, не узнавая чужого дядю, подбежал к матери и, спрятавшись за ее спиной, недоверчиво разглядывал Зитара.
Похожий на мать четырнадцатилетний Ингус по-мужски протянул отцу руку, словно стесняясь выказать радость. В этом году он заканчивал последний класс церковноприходской школы, увлекался романами Жюля Верна и подумывал уже о мореходном училище.
Тринадцатилетняя Эльза, оттолкнув братьев, вцепилась в отцовский локоть и уже не отпускала его, с таким видом, будто отец принадлежал ей одной. Она не считала нужным скрывать восторга и любви, целовала отца в щеку и попутно старалась выяснить, что папочка ей привез.
Эрнест улыбался, когда отец взглядывал на него. Это был сообразительный, очень услужливый мальчик, но медлительный и замкнутый. Ему исполнилось одиннадцать лет.
Карлу было только десять лет, но ростом он почти сравнялся с Эрнестом, а выглядел даже сильнее его. Румяный, круглолицый крепыш с большими серыми глазами, казалось, всегда о чем-то неотступно размышлял.
Младший, Янка, долго не решался подать отцу руку. Став в позу маленького Наполеона, он исподлобья разглядывал незнакомого дядю, которого мать называла его папой, наконец, осмелившись, подошел поближе и позволил взять себя на руки, но тут же не выдержал характера и скривил губы, готовясь заплакать.
Зитар хотел сейчас же открыть чемодан и раздать подарки, но Альвина отговорила его: нужно, чтобы дети сначала позавтракали, иначе они останутся голодными.
Это был шумный и непривычный завтрак. Вначале дети еще стеснялись присутствия отца и смирно сидели на своих местах, но понемногу осмелели, и начались привычные ссоры и раздоры. Оказалось, что Эрнест отобрал у Карла ложку, а Эльза отняла у Янки кружку с зайчиками; малыш энергично запротестовал, требуя вернуть его собственность. Каждому из детей было отведено определенное место за столом, стул и прибор. Но сегодня старшие хотели сидеть поближе к отцу, и малышам приходилось с боем отстаивать свои позиции. Зитар, улыбаясь, наблюдал за семейством. Его взгляд незаметно переходил с одного лица на другое, задерживаясь на каждом и что-то изучая. После завтрака он роздал долгожданные подарки: бенгальские свечи, миниатюрные спасательные круги с видами портов и судов, Эльзе он привез красивую шкатулку из ракушек, Ингусу — модель парусника и компас с обозначением всех курсов, Эрнесту — пугач, стреляющий пробкой, Янке — губную гармошку.
Дети побежали показывать подарки домочадцам, и все должны были удивляться и расхваливать красивые вещицы. Не забыл Зитар и взрослых: Криш с важным видом пускал дым из пенковой трубки, а Ильза примеряла в людской пестрый платок с кораблями и штурвальными колесами. Только сам капитан, главный виновник всех восторгов и радостей, был молчалив и задумчив. Ингус с Эрнестом и Эльзой отправились в школу, предусмотрительно спрятав в надежные места свои сокровища. Эрнест все утро стрелял на дворе из пугача, к великому неудовольствию кота и старого Амиса. Оба младших играли в моряков, то и дело обращаясь к отцу за советами, как лучше ввести судно в порт и как ему причалить к берегу. Карл был капитаном, а Янка — буксиром.
— Пуф, пуф, пуф! — пыхтел он, надув щеки и подражая шуму мотора. В большой комнате у печки стоял старый, обитый зеленой клеенкой морской сундук с двумя кругами каната по бокам. После каждого «рейса» юные моряки отправлялись к сундуку и показывали друг другу привезенные товары: табак, трубки, изюм и бенгальские свечи. Устраивали мену, делали подарки друг другу, покупали и продавали. Случалось, что после удачных торговых операций «моряки» отправлялись в «трактир», пили там из пустых бутылок, расплачиваясь старыми пуговицами. Если Эльза была дома, она изображала злую жену моряка, разыскивала в трактире своего «старика» и беспощадно гнала его домой. Эрнест становился городовым или таможенным сторожем. Игра протекала всерьез и оживлялась соответствующими диалогами и жестикуляцией. Роли главных героев, как правило, доставались старшим, а Янке и Карлу приходилось довольствоваться ролями простачков и мелкотравчатых персонажей — все происходило почти так же, как в жизни.
В это утро Янка не расставался с губной гармоникой, и он, естественно, изображал музыканта. Важно расхаживая по комнатам, он изо всех сил дул в гармонику и окончательно перестал бояться отца. Он сам забрался к нему на колени, не вынимая изо рта своей забавы. Тут его внимание привлек вытатуированный на руке отца якорь, и он безуспешно пытался отодрать его. Отец все время был такой хороший, болтал с Янкой, восторгался его игрой.
После обеда Андрей велел Кришу запрячь лошадь. Капитан принарядился, надел новое английское кепи и уехал в Силакрогс. Он гостил у брата весь день до самого вечера, а когда брату случалось выйти в корчму, чтобы обслужить посетителей, Андрей оставался наедине с Анной.
Как-то во время их беседы Анна шутя ударила его по руке и, покраснев, воскликнула:
— Ты с ума сошел, Андрей! Если бы это услышал Мартын…
Он засмеялся:
— Мартын? Ты думаешь, что он не такой? Нет, Анна, мы, Зитары, все одинаковы. Ничего не поделаешь, это врожденное…
Вздохнув, он грустно взглянул на Анну и опустил голову, словно выражая покорность судьбе. Румянец сошел с лица Анны, оно стало спокойным и серьезным.
— Все же так нельзя, — упрекнула она. — Тебе следует быть осторожнее. Вдруг кто-нибудь со стороны заметит.
Вернувшийся Мартын застал их за оживленным обсуждением нового способа засолки огурцов.
Эльза спала в комнате бабушки, чтобы ночью быть на всякий случай около нее, подать, если что понадобится, или позвать старших. Человек, в котором гнездится столько болезней, требует самого внимательного к себе отношения. Для тринадцатилетней девочки Анна-Катрина, конечно, была не совсем подходящим обществом, но Эльза, казалось, обращала на это мало внимания. Энергичная, самолюбивая девочка умела командовать братьями и диктовать им свою волю. Все ей подчинялись, за исключением Эрнеста, с которым она постоянно соперничала: каждому из них хотелось казаться лучшим в глазах родителей. Эльза достигала этого то лаской и ребяческим послушанием, то лестью. Когда был дома отец, она льнула к нему, в остальное время стремилась стать необходимой матери. В результате Эльза всегда первая получала новые ботинки, платье или пальто и пользовалась большей свободой. Эрнест старался казаться послушным мальчиком; он никогда не был замешан в шалостях ребят, и, если Карлу или Ингусу случалось напроказить, Эрнест немедленно доносил об этом родителям. Он ненавидел старого Амиса и кошку, гонял их, швырял в них камнями и любил смотреть, как наказывают братьев или сестру. Чтобы доставить себе это удовольствие, он частенько подучивал младших братьев напроказить и тут же спешил
