– Стрихнину, – сказала Элла.
– Слишком мучительно, – сказал я. – Лучше вина.
– Потом только хуже будет, – сказала Элла. Это правда – опьянение вначале несколько сдерживало страх, но потом плотину прорывало…
– Немного, – сказал я. – К ночи все выветрится.
Я сходил на кухню, налил полстакана «Эрети» и дал Элле. Она выпила, как микстуру, и откинулась на подушку.
– Попробую уснуть, – сказала она.
– Валяй, – сказал я. – Мы не будем шуметь.
– Мне все равно, – сказала Элла. – Раз в нашей комнате устроили танцы, а я все проспала и ничего не слышала. Знаешь, Вадь, предчувствие у меня сегодня какое-то премерзкое…
Время, как всегда вечерами, текло медленно. Наташа с Серегой сели играть в шахматы, Серега проигрывал и злился; Юрий Максимович читал, временами он откладывал книгу и устремлялся взором куда- то далеко.
– Что читаете? – спросил я его.
Он показал обложку: это был «Властелин спичек» Леона Эндрью.
– Страшненькая вещь, – сказал я.
– Страшненькая, – согласился он. – Но не до конца. Обратите внимание – Ланкастер манипулирует своими подданными умело и даже изящно, но однообразно: опираясь только на их низменные инстинкты…
– Но ведь иначе, наверное, и нельзя.
– Можно. Можно, можно… Дружба, любовь, патриотизм, верность, честь… материнство… Все может стать той веревочкой, за которую будут дергать.
– Да, – сказал я. – Это страшнее. Даже думать не хочется.
– Мне тоже не хочется, – сказал Юрий Максимович. – Но думается… Знаете, Вадим, – сказал он после паузы, – я ведь начал читать по-настоящему лет пять назад – после больницы. Раньше и времени не было, и отношение было соответствующее: мол, литература – она литература и есть, в жизни все по-другому, по книге жить не научишься, в книгах все как в книгах, а в жизни – как в жизни. И вообще, работать надо, а читать – это как получится.
А что, нас так и воспитывали. Даже в школе, хотя там, может быть, ставили совсем иные цели. Это только сейчас я понял, что между упрощением с дидактической целью и вульгаризацией никакого различия нет. Учебники всегда – дрянь, учиться надо по первоисточнику.
– Это точно, – согласился я.
Мы еще поговорили о литературе.
– Это же кошмар, как преподают, – горячился Юрий Максимович. – Я, например, считаю себя просто ограбленным. Кто-то решает не только, какие книги можно читать, а какие нельзя, но и как понимать прочитанное – а это, если хотите, преступление. Я уже говорил, что только последние пять лет читаю всерьез – и чувствую, что проживаю еще одну жизнь. Выходит, если бы не инфаркт – у меня было бы одной жизнью меньше. Вы-то хоть освободились от давления школьной программы?
– У меня была тройка, – сказал я. – Я вечно спорил с учителями.
– Молодец, – сказал Юрий Максимович.
– Оппортунисты, – сказал Серега, поднимаясь. – И оппозиционеры. Все бы вам спорить. Берите пример с простого народа. Вот я проиграл сейчас полведра чищеной картошки и иду платить проигрыш. Кто-нибудь составит мне компанию?
– Я и составлю, – сказала Наташа, – кто еще?
– Ну уж нет, – сказал я. – Не будем превращать фей в кухарок. Идем, Серега. А вы бы задали ей перцу, Юрий Максимович? Восстановите попранную мужскую честь!
– С удовольствием, – сказал Юрий Максимович. – Защищайтесь, мадам!
На кухне мы сели друг напротив друга, поставили ведро посередине и стали чистить картошку.
– Что-то невмоготу мне сегодня, – тихо сказал Серега. – Давит, как перед грозой. Как там по прогнозу?
– По прогнозу – не будет. Может, окно открыть?
– Не надо, комары налетят. Вывелась, говорят, какая-то новая раса комаров, которые в полете не жужжат и не помирают от дихлофоса. Живут в подвалах.
– Это что, – сказал я. – Вывелась новая раса людей, которые просты в обращении, как дураки, и почти так же полезны, как умные. Живут где попало…
– Н-да… – сказал Серега и задумался. Даже картошку перестал чистить – так и застыл с недочищенной в руке.
Потом мы поставили кастрюлю с картошкой на плиту и пошли в комнату. Юрий Максимович спал в кресле, Наташа вязала.
– Ну, как? – ревниво спросил Серега.
– Три-ноль, – сказала Наташа. – Мужская честь спасена.
– Куда мы без стариков? – пробормотал Серега.
