старуха постоянно крутилась около девочки, дарила ей разные безделушки и сладости, стараясь задабриванием и лестью завоевать ее расположение.
– Пошли с тетушкой Мосс, дорогуша! Пойдем, тетушка Мосс покажет тебе такое, что ты никогда в жизни не видела…
Нос старой колдуньи клювом нависал над ее беззубым ртом и тонкими губами; на щеке у нее сидела бородавка размером с вишневую косточку; ее черные с проседью волосы представляли собой причудливую копну всевозможных колечек и завитушек; от нее исходил резкий, богатый оттенками запах, как из лисьей норы.
– Пойдем со мной в лес, дорогуша! – частенько говаривали старые ведьмы в сказках, которые рассказывали детишкам на Гонте. – Пойдем со мной, и я покажу тебе прелестный уголок!
А затем старая ведьма засовывала ребенка в свою печь, хорошенько поджаривала его и съедала, или бросала его в колодец, где он превращался в лягушку и вынужден был прыгать и квакать там до конца своих дней безо всяких надежд на спасение, или погружала прелестную девушку в вечный сон, замуровав ее в гигантскую каменную глыбу, пока через много столетий туда не являлся королевич-маг и одним словом не разбивал скалу вдребезги, не пробуждал поцелуем деву ото сна и не расправлялся с вероломной ведьмой.
– Пойдем со мной, дорогуша!
И тетушка Мосс вела Ферру на какое-нибудь дальнее поле и показывала ей гнездо жаворонка среди высокой травы, или в глубь топей – собирать там белые лилии, дикую мяту и голубику. Она не пыталась засунуть девочку в печку или превратить ее в чудовище, или замуровать ее в камень. Все это уже было сделано до нее.
Мосс относилась к Ферру очень тепло, даже немного подобострастно, и когда они были вместе, возникало впечатление, что старуха обсуждает с девочкой нечто очень важное. Тенар не знала, чему Мосс учит Ферру, и она всерьез подумывала над тем, стоит ли позволять старой колдунье забивать девочке голову подобной чепухой. Тенар сотни раз слышала присказку:
Обыкновенные деревенские колдуньи вроде Мосс обходились десятком-другим слов Древнего Наречия, как величайшее сокровище передаваемых из поколения в поколение или купленных за высокую плату у мужчин-колдунов; годившимися на все случаи жизни заклинания Обретения и Исправления; множеством бессмысленных ритуалов, сопровождавшихся невнятным бормотанием, призванных пустить пыль в глаза заказчику. Они были хорошими акушерками и костоправами, прекрасно разбирались во всевозможных хворях и недугах людей и животных, знали множество целебных трав и вместе с тем свято верили во всякие бредовые суеверия – в основе всего, как правило, лежали природные способности к целительству и наложению заклятий. Подобная адская смесь заклятий могла служить как добру, так и злу. Некоторые ведьмы были жестокими, обозленными на мир женщинами, готовыми по поводу и без повода причинять людям вред и не видящими причин, по которым им не следует этого делать. Остальные (и их большинство) были акушерками и целительницами, которые между делом готовили приворотные зелья и накладывали заклинания плодородия на женщин и мужской силы на их мужей, относясь к своим побочным занятиям с изрядной долей цинизма. И лишь считанные единицы, необразованные, но мудрые, использовали свой дар во имя добра, хотя, как и все начинающие чародеи, не понимали, почему в каждом конкретном случае они поступают именно так, а не иначе, и несли нечто невразумительное о Равновесии и Пути Силы, дабы оправдать свои действия или бездействие.
– Я следую зову своего сердца, – сказала одна из таких женщин Тенар, когда последняя была служанкой и ученицей Огиона. – Повелитель Огион – великий маг. Обучая тебя, он оказывает тебе великую честь. Но следи за тем, девочка, чтобы то, чему он учит, было, в конечном счете, тебе по сердцу.
Даже тогда Тенар понимала, что хотя слова мудрой женщины и содержали зерно истины, это все же не вся правда. Что-то она, без сомнения, упустила. Тенар и сейчас так считала.
Наблюдая за Мосс и Ферру, она решила, что старуха следует велению своего сердца, но черного, неистового, непредсказуемого сердца, подобного дикому вепрю, что бродит ему одному известными тропами. И еще она подумала, что Мосс привязалась к девочке не столько по доброте душевной, сколько из-за ее увечья, вреда, которые ей причинили насилие и огонь.
Однако Ферру ни разу ни действием, ни словом не показала, что она научилась у тетушки Мосс чему-то большему, чем искусство плести кошачьи колыбельки[7] одной рукой или находить гнезда жаворонков и россыпи голубики. Правая рука Ферру была так обожжена, что после исцеления ран превратилась в культю, напоминавшую из-за уцелевшего большого пальца клешню краба. Ее можно было использовать разве что в качестве пинцета или зажима. Но тетушка Мосс знала забавное заклинание, позволявшее плести кошачьи колыбельки одной рукой. Рифмы словно сплетались в узор:
…и нить свивалась в четыре треугольника, которые затем превращались в квадрат… Ферру никогда не пела вслух, но Тенар не раз слышала, как девочка шепчет себе под нос эту присказку, сидя на пороге дома мага и творя всевозможные узоры.
И Тенар вдруг подумала, а какие, собственно, узы, если не считать сострадания и жалости к калеке, связывают ее и ребенка? Если бы она не взяла девочку, это сделала бы Ларк. Но Тенар удочерила Ферру, даже не спрашивая себя: почему, зачем ей это? Может, она последовала зову своего сердца? Огион не задал ни единого вопроса о девочке, но сказал: «Эту девочку… будут бояться». Тенар добавила: «Ее уже боятся», и она не солгала. Быть может, она сама боялась Ферру, как всегда боялась жестокости, насилия и огня. Не был ли страх той самой нитью, что привязывала ее к девочке?
– Гоха, – позвала Ферру, сидевшая на корточках перед персиковым деревом и глядевшая на едва заметное углубление в твердой, иссушенной солнцем земле, куда она посадила косточку от персика. – Кто такие драконы?
– Гигантские создания, похожие на ящериц, – ответила Тенар. – Только длинные, как парусник, и большие, как дом. Они крылатые, словно птицы, и выдыхают огонь.
– Они залетают сюда?
