маленькой черной коробочки величиной с пачку папирос у Карпо, ничего особенного у них не нашли...
Фриссон устроился в кабинете шефа: в половине десятого вечера тот был уже дома.
— Эй, сержант, приведи сюда Карпо! Да пошли кого-нибудь за бутербродами. Я с утра ничего не ел! — крикнул Фриссон.
Впереди сержанта шел Карпо. Он был бледен и держался руками за живот.
— Садись, — приказал ему инспектор. Сержанту он передал несколько монет и попросил принести два бутерброда с ветчиной.
Карпо сидел и время от времени глухо стонал.
Фриссон молча наблюдал за ним. Так прошло несколько минут. Вошел сержант и передал инспектору бутерброды.
— Быстро, — отметил тот, — спасибо.
Левой рукой он держал бутерброд, а правой высыпал из конверта содержимое карманов Карпо Из кармана своего жилета он достал золотую брошку и положил с вещами Карпо. Тот все еще сидел с опущенной головой и тихо стонал.
Съев один бутерброд, Фриссон вытер ладонью губы.
— Ну что же ты молчишь, дорогой Карпо? — сказал он спокойно.
В ответ Карпо простонал и поднял голову.
— О чем говорить? — пробурчал вор.
— Ты мог бы поздороваться, — весело ответил ему Фриссон, — затем начал бы рассказывать, как попал в эту переделку... Кстати, ты можешь стонать, если тебе это доставляет удовольствие. Меня это не беспокоит, только пусть стоны не слишком мешают твоему объяснению.
— Что мне объяснять, господин инспектор? — возразил Карпо. — Иду я по парку и вдруг кто-то лягнул меня в живот. Потом два жандарма запихивают меня в автомобиль, везут сюда и бросают в грязную камеру. Разве я должен объясняться? Где тот, что меня изувечил? Почему он не арестован? Я пострадал невинно, а он ушел! Разве это справедливо? Я вас спрашиваю, господин инспектор.
Не торопясь инспектор откусил кусок от второго бутерброда и с улыбкой разглядывал Карпо.
Тот опустил глаза и увидел на столе черную коробку, ножик, пачку папирос, спички, карандаш, мелочь и... брошку.
«Что за брошка? — подумал Карпо. — Ох, ох, устроит мне этот флик подвох. Это не моя брошка!»
Фриссон пальцем правой руки перебирал вещи на столе. Постепенно он отодвинул в одну сторону все, кррме золотой брошки. Он взглянул на вора, откусил еще кусок бутерброда и стал медленно жевать.
Керпо опустил голову, сильнее прижал руки к животу и снова застонал.
С полным ртом Фриссон сказал ему:
— Думай, дружок!
Пока он ел, Карпо продолжал стонать. Фриссон вынул платок, вытер губы и пальцы, сунул платок обратно в карман и откинулся на спинку стула. Он улыбался, слегка похлопывая себя по животу.
— Ну вот теперь я чувствую себя лучше. Можно хоть всю ночь с тобой беседовать.
Карпо с тоской в глазах поднял голову.
— О чем же беседовать, господин инспектор? — взмолился он.
— Можешь мне рассказать, какими судьбами ты очутился так далеко от товарной станции, да еще в этом квартале. Ты также можешь объяснить мне, почему пошел за тем долговязым в парк и за что он лягнул тебя в живот. У твоего рыжего приятеля, наверное, сотрясение мозга, если, конечно, они у него есть в голове. Потом мы можем потолковать об этой черной коробке. Да вот и об этой милой брошке тоже можно поговорить.
— Это не моя брошка! — крикнул Карпо.
— Вот хорошо, что ты признался. Я не ожидал найти у тебя в кармане эту безделушку, и когда увидел ее, подумал, что она не твоя и что ты ее украл.
— Видит бог, не крал я брошки.
— Да ты, друг Карпо, не волнуйся. О брошке мы можем и потом поговорить. Правда, ювелир, у которого ты стащил ее, несомненно, скажет, что это его вещичка... Но об этом потом. А теперь скажи мне, что ты делал в парке?
Карпо издал еще два стона и, не глядя на Фриссона, ответил:
— Гулял.
— Один?
— Нет, господин инспектор. Я гулял вместе с Жоржем, моим приятелем.
— И часто ты гуляешь в парке с твоим приятелем Жоржем?
— Да вы сами знаете, господин инспектор, что я только пять дней назад вышел на волю.
— И сразу же захотел погулять с приятелем в центральном парке, так далеко от твоего уютного дома?
Карпо с досадой отвернулся.
Фриссон поглядел на него и улыбнулся.
— Вот ты и обиделся! Это нехорошо. Мы мирно беседуем, а ты в бутылку полез... Может быть, у тебя с Жоржем были какие-то причины, потянувшие вас в парк? Но объясни мне, почему Жорж вдруг сделал сальто-мортале через плечо незнакомого джентльмена и шлепнулся оземь с такой силой, что потерял сознание, а ты подпрыгнул в воздух и ударился животом о ногу того же джентльмена?
Голос Фриссона повышался.
Карпо молчал. Он думал, что этот флик, наверное, что-то знает.
— Молчишь? — продолжал Фриссон. — Почему ты шел левой стороной бульвара, а Жорж правой? И почему, как только долговязый джентльмен свернул в парк, ты перебежал бульвар за ним? И по какой причине вы пошли следом за этим господином, когда тот ушел из кафе «Клюни»?
Фриссон привстал, с силой стукнул кулаком по столу.
— Говори же, отродье кривой матери и блудного осла, что ты там делал? А не хочешь, упеку тебя обратно на пять лет, передам дело о золотой брошке, что была у тебя в кармане, следователю Сегоньяку и спета твоя песенка!
— Не надо, господин инспектор. Не надо Сегоньяка! Он мне тогда три зуба выбил и ребро сломал.
— Как ты смеешь клеветать на честного сотрудника республики? На допросе ты бесился, бросался на пол, бился о стул, выбил себе три зуба и сломал ребро, а потом имеешь нахальство заявлять, что тебя избил Сегоньяк, человек, который плачет, когда отрубает голову цыпленку для воскресного стола! Чего доброго скажешь, что я тебя лягнул ногой сегодня. Довольно притворяться!
Фриссон взял Карпо за волосы и поднял его голову.
— Говори, нечего стонать, как девица, потерявшая... каблук от туфли.
— Господин инспектор, ничего особенного не было.
— Ах так, ничего особенного?!
— Да, да, господин инспектор. Вот именно. Ничего особенного.
— Ты шутишь. Пойми ты, подобие испанского мула, здесь шучу я! Тебе не положено. Выкладывай по порядку.
В этот момент вошел сержант и, подойдя к инспектору, стал шептать ему на ухо.
Фриссон слушал внимательно, время от времени кивал головой.
Сержант вышел.
Инспектор сел на свое место. Карпо был встревожен приходом сержанта. Он подумал, что его приятель, наверное, все рассказал. В голове он прикидывал, сколько ему дадут за неудавшееся покушение на грабеж.
«Пожалуй, не больше года, — подумал он. — А за брошку, если дело передадут Сегоньяку, наверное, пять».
И он решил все выложить.
Постонав раз, другой для порядка, он поднял голову и начал:
— Насчет брошки и господина следователя Сегоньяка лучше не надо. Я вам все расскажу, как
