Эпоха викингов в Северной Европе

VII–VIII вв. В это время появляются серпы, косы-горбуши, ротационные жернова [300, с. 94–104; 154, с. 44–47].

Социальной базой северного «комплексного хозяйства» был «одаль» — неотчуждаемое наследственное владение большой семьи, домовой общины, состоявшее из усадьбы и прилегающих к ней пашен, лугов, лесных участков, водных угодий [44, с. 70–96]. По размерам и структуре одаль отличен и от земельных наделов, археологически засвидетельствованных у германцев в начале нашей эры, и от синхронного крестьянского аллода па континенте [300, с. 94–104; 154, с. 44–47].

Перестройка социально-экономических институтов, по-видимому, произошла в середине I тыс. после переселения части избыточного населения, выразившегося в движениях готов, гепидов, герулов — из южной Скандинавии, англов и ютов — из Ютландии, что и проявилось в колебаниях заселенности этих областей [363, с. 160–172; 409, с. 81]. Эти переселения способствовали установлению более прочных связей с континентом. Мигранты сохраняли какие-то связи с соплеменниками на родине: так, около 512 г. в южную Швецию вернулась часть герулов [Procop., VI, 15]. Поток римских импортов, который в I–V вв. был представлен монетным серебром, в кладах насчитывающих до 1500 монет (Синдарве, Готланд), бронзовыми сосудами (около 700 находок), стеклом (свыше 260 находок), в конце римского периода наполняется золотом [401, с. 274–295, 332–333]. Начинается «золотой век Севера» (вторая половина V–VI вв.).

В нескольких десятках кладов Готланда, Элаида, Борнхольма найдено свыше 700 восточно— и западноримских золотых монет — солидов (чеканка которых началась после 395 г.). Наиболее ранние клады сосредоточены на Эланде (450–490 гг.), клады Борнхольма зарыты между 475–525 гг., клады Готланда датируются 500–560 гг. Ранние вещи дунайско-фракийского круга, например гривна из Бурахус, указывают на связи с восточноримскими провинциями (где к этому времени относится знаменитое «сокровище готов», золотой клад в Петроасе) [368]. Основным источником поступления золота на Север были дани, добыча, выкупы, полученные германцами в ходе готских, гуннских, лангобардских войн с Империей.

Захваченное золото дошло до нас главным образом в виде массивных изделий местного ремесла: спиральных колец, витых браслетов, шейных гривен Они известны как по одиночным находкам, так и в составе кладов, достигающих веса 12 кг золота (Турехольм, Сёдерманланд). Наиболее эффектные шарнирные воротничковые гривны из Ханненов (Фюнен), Оллеберга и Мене (Вестеръёталанд), Фьерестадена (Эланд) богато украшены в раннем германском «зверином стиле» [231, с. 16– 17].

Процесс переработки драгоценных изделий местными мастерами, создания нового мира образов и форм отразился в эволюции северных брактеатов, возникших в подражание западноримским медальонам IV в. [359]. Около 400 г появляются местные медальоны группы А (по Моптелиусу) с профильным изображением, заключенным в концентрические орнаментальные зоны; композиция и сюжет этих брактеатов напоминают латинские образцы. Брактеаты группы С — сложившийся местный тип и образ. Римский кесарь преображен в скандинавское божество, аса: профиль мужчины со вздыбленными волосами, выкатившимися глазами, энергично сжатым ртом (напоминающий образы кельтского искусства) высится над фигурой скачущего животного с рогами и козлиной бородой: можно угадать в нем древнесеверного бога- громовержца Тора с его козлами. На этих брактеатах встречаются рунические надписи: «Хьяльд начертал для Кунимунда руны на вельском жите» (римском золоте) (Чюркё, Блекинге); «Вигар, герул, сделал этот оберег» (Фьорес, Халланд). Последняя надпись перекликается с известием Прокопия о возвращении герулов.

Руны, асы, магическая сила золота — этот круг представлений вводит нас в мир скандинавской мифологии и эпоса, песен «Эдды». Большинство кладов — сакрального характера, продолжающих древнюю северную традицию. Многие из драгоценных вещей связаны с традиционными германскими святилищами, продолжавшими функционировать (Хавур на Готланде, Вимозе, Торсбьерг, Нюдам, Иллеруп, Порскер в Дании, Шеруп в Сконе, Шедемоссе на Эланде и многие другие). Вокруг этих центров, расположенных обычно посреди сгустка поселений и могильников [401, с. 257, 278, 333; 300, с. 288–290; 409, с. 195, 322], объединялись культовые союзы, которые со времен Тацита, если не раньше, были у германцев, видимо, ведущей формой социально-политической организации [321, с. 106–107]. Архаический пласт верований сохранялся на Севере по крайней мере до V в. н. э. [160, с. 14].

Итак, в области и экономики, и идеология V век был переходным временем. Комплексное хозяйство одаля, как и эддическая религия, характерные для эпохи викингов, уже как будто складывались; но они сосуществовали с более архаичным укладом, постепенно вызревая в его недрах. Яркие новые явления — клады золота, каменные общинные укрепления, звериная орнаментика (I стиль, по Салину [384]) рождались словно на столкновении традиций, восходящих к раннему железному веку, и тенденций, уводящих в средневековье. Первым, ближайшим следствием этих тенденций, общего подъема хозяйства, притока заморских ценностей, было укрепление и расцвет традиционного племенного строя.

Один из его центров, может быть, крупнейший, возник в Упланде (Средняя Швеция). Это — Старая Упсала, с VI по XI в. главный храм Одина, Тора и Фрейра, резиденция королевского рода конунгов племени свеев. По преданию, здесь правила восходящая к главе богов Одину династия Инглингов, от которой происходили все «легитимные генеалогии» конунгов Швеции, Норвегии и Дании IX–XI вв.

Храм и его идолы, священная роща, обряды и жертвоприношения в Упсале известны по описанию Адама Бременского, составленному около 1070 г. [Adam, IV, 27]. Ко временам легендарных Инглингов относятся «Великие курганы» Упсалы, самые знаменитые из серии монументальных насыпей, сооруженных в Средней Швеции в эпоху Великого переселения народов и последующие столетия [401, с. 349–353].

Три кургана, расположенные цепочкой к юго-западу от упсальского святилища, однотипны по устройству и погребальному обряду. На естественном возвышении устраивалась площадка, перекрытая слоем глины и служившая местом кремации; среди вещей, уничтоженных в пламени костра — драгоценное оружие (золото с гранатовой инкрустацией), парча, стекло; в составе жертвоприношений — кости собаки, лошади, быка, свиньи, овцы, а также кошки и петуха (петух Сальгофнир будит эйнхериев в Вальхалле, дворце Одина; кошка — священное животное Фрейи, его жены; собака сопровождает всадника в Вальхаллу на изображениях готландских стел VIII–XI вв.). Остатки сожжения помещали в глиняную урну или сгребали в кучку на кострище. Над погребением сооружали каменную насыпь высотой 1–2,5 м, а затем насыпали земляной курган (самый высокий из них, западный в Упсале, достигал 12 м).

Эпическая традиция связывает курганы Упсалы с конунгами племени свеев Ауном, Эгилем и Адильсом. Сын Эгиля Оттар (упомянутый в «Беовульфе») погребен, по преданию, близ Венделя в кургане Оттарсхёген. Курган раскопан [351]. По обряду он близок упсальским, среди вещей — золотой солид Василиска (476– 477 гг.). Курган Оттара датируется временем около '500 г.; для остальных «курганов Инглингов» предлагались различные датировки; наиболее вероятные из них — в интервале 500–550 гг. [259].

В погребальном обряде упсальских курганов черты ритуала, типичные для Средней Швеции, гиперболизированы до монументальности: «Великие курганы» выделяются и размерами, и конструкцией (требовавшей большого труда), и роскошью погребального инвентаря, и обилием жертв.

Безусловно, Упсала в VI в. была центром довольно крупного объединения, в «Великих курганах» погребены, видимо, конунги свеев, вожди, возглавлявшие сложившийся к середине I тыс. н. э. союз племён. Среднешведское племенное объединение, реальная, а не эпическая «Держава Инглингов», представляло собою высшую ступень развития традиционного племенного строя, основы которого у германцев зафиксированы еще' на рубеже нашей эры, а закат наступал в середине I тысячелетия. К этому времени традиционные институты, власть королей-жрецов достигла небывалой мощи.

Упсальские курганы воплощали тот же идеал конунга, выражая его в погребальном обряде, в величественности монументальных насыпей, что и строфы «Эдды»;

Будешь велик
как никто под солнцем,
станешь превыше
конунгов прочих.
Щедр на золото,
скуп на бегство,
обличьем прекрасен