14 брюмера Саличетти испросил тайную аудиенцию у директора Барраса и на следующий день получил ее. Баррас принял просителя в своих личных апартаментах в Люксембургском дворце.
14
Оба политика, прежде чем начать разговор, долго и пытливо разглядывали друг друга.
Они были знакомы давно. Еще с эпохи, когда Директория только задумывала свою итальянскую авантюру и решила использовать в ней Буонарроти, Саличетти и Бонапарта. Тогда — на какой-то момент — все трое объединились и оказались под началом Барраса и его коллег. Потом «трио» быстро распалось: Буонарроти, избранный в Тайную директорию Бабефа, не поехал в Италию, Саличетти же, отправившийся с генералом, вскоре понял истинную подоплеку «освободительной» войны Бонапарта и его хозяев. С тех пор прошло три года, и многое изменилось. Саличетти следил за игрой Барраса. Он знал, что неустойчивый директор как огня боялся «призрака роялизма», был организатором подавления вандемьерского мятежа, кокетничал с бабувистами и проявил инициативу во фрюктидоре. Конечно, знал итальянец и другое. Ему была хорошо известна моральная нечистоплотность Барраса, его патологическая развращенность, склонность к казнокрадству. Но какое все это могло иметь значение в данном случае, когда речь шла о спасении Республики? «Непримиримые» надеялись, что если Баррас будет достаточно деятельным и сумеет воодушевить других директоров — Гойе и Мулена, то группе Сиейса — Бонапарта можно будет противопоставить внушительную силу в самом правительстве, и это значительно облегчит борьбу в Советах.
— Так что вы мне хотели сказать, мой друг? — наконец просюсюкал Баррас.
— Республика под угрозой, гражданин, она на краю гибели.
— Это я слышу ежедневно, а то и по нескольку раз в день. «Республика под угрозой», «Республика под угрозой»… А когда она не была под угрозой? И что же конкретно ей сейчас угрожает?
— Не что, а кто — так будет точнее. Ей угрожают прожженные политиканы, авантюристы и негодяи, враги свободы, безопасности и счастья народа, безжалостные душители его прав и благополучия.
— Слова, слова, слова.
— Если бы так… К сожалению, не слова, а дела. Грязные дела. Взгляните попристальнее на деятельность вашего коллеги Сиейса…
Баррас улыбнулся.
— Ну этого-то я знаю как облупленного. Он слишком надут, спесив и слишком труслив, чтобы действовать. Он лопнет как мыльный пузырь.
— Сомневаюсь. Но не он здесь главный.
— А кто же?
— Уж будто не знаете… Кто же еще, как не ваш бывший подопечный, этот корсиканский бандит!
Баррас скривился.
— Ого, как вы заговорили! Если не запамятовал, вы были когда-то с ним близки?
— Именно поэтому я и постиг в полной мере его презренное нутро.
Баррас лениво поигрывал брелоком от часов.
— Что вы имеете против генерала Бонапарта?
Саличетти точно прорвало. Его итальянский темперамент выбрасывал слова сплошным потоком, опережая мысль.
— О, это мошенник, совершенный негодяй. Грязный заговорщик, безбожник, для которого нет ничего святого, интриган и злодей, он словно собрал в себе все самое дурное и презренное, что есть в мире. Добавлю, что он корсиканец, а следовательно, беспредельно злобен и мстителен…
— У-у, сколько наговорили… Аж страшно стало… — Баррас с интересом слушал. — Но продолжайте, пожалуйста.
— Не иронизируйте. Если мы не уберем его, он расправится с нами. Слава богу, у нас пока еще есть выбор.
— Кто это «мы»? Кого вы имеете в виду?
— Всех патриотов и честных людей, гражданин. Включая вас и себя.
— Слишком много чести. Но, мне думается, вы сильно преувеличиваете.
— Ни в коей мере. Скорее преуменьшаю.
— Что же вы можете предложить?
— Принять решительные меры. И прежде всего арестовать и выслать всех заговорщиков.
Баррас посмотрел на часы.
— Я благодарен вам, почтенный Саличетти, за ваше посещение. Но вы чересчур уж пылки. Нельзя так, с бухты-барахты. Надо все обдумать и взвесить. Обещаю, что на досуге займусь этим.
— Как бы не было поздно.
— Думаю, не будет. А сейчас, простите, дела, неотложные дела…
Саличетти ушел с впечатлением, что зря старался. И он был прав. Баррас в душе смеялся над ним. Заговор… Он-то знал об этом больше, чем его посетитель. Вчера у него побывал сам Бонапарт и намекнул, что если он, Баррас, будет сидеть тихо, то, возможно, его назначат президентом… Президентом! Шутка ли? Так что все эти «исключительные» и «непримиримые» напрасно хлопочут — вскоре им крышка, а он получит высшую должность в Республике!..
15
Все шло как по писаному: ни одного промаха, ни единой осечки.
17 брюмера вечером членов Законодательного корпуса известили, что завтра, в связи с «чрезвычайными обстоятельствами», заседание начнется не в полдень, как обычно, а в семь часов утра. И вот сегодня, заспанные и недовольные, поеживаясь от холода в сумраке туманного ноябрьского утра, они собрались в Тюильри, ожидая, что им скажут. Первым на трибуну поднялся никому не известный депутат и с трагической ноткой в голосе сообщил об «ужасном заговоре», только что раскрытом полицией. Все недоумевали; так как разъяснений не последовало, то каждый думал свое: левые — о заговоре монархистов, правые — о заговоре якобинцев. Не давая депутатам опомниться, правый Ренье, ссылаясь на статью конституции о «чрезвычайном положении», потребовал перевести заседания обоих Советов в Сен- Клу и вручить временные военные полномочия генералу Бонапарту, обязав его «навести порядок в столице». Депутаты послушно утвердили оба предложения, которые и претворились в декрет.
К этому времени особняк на улице Шантерен превратился в военный лагерь. Комнаты были заполнены генералами и старшими офицерами в расшитых золотом парадных мундирах, вдоль улицы тянулись шеренги солдат. Карете, которая около восьми свернула из соседнего переулка, едва удалось пробиться к дому. Из кареты вышли уполномоченные Совета старейшин и потребовали, чтобы их провели к генералу Бонапарту. Генерал уже ожидал их и вышел к ним навстречу. Посланцы протянули ему только что утвержденный декрет. Выйдя на середину гостиной, Бонапарт громким голосом прочитал декрет. Среди бурных криков одобрения он спокойно сказал:
— Как верный сын республики я принимаю поручение, данное мне народными представителями.
Крики восторга и аплодисменты усилились.
Вскочив на коня, Бонапарт, сопровождаемый свитой из верных ему военачальников, направился в Тюильри, в Совет старейшин.
Там тоже все прошло гладко.
Твердым шагом поднявшись на трибуну, он прочитал заранее составленную короткую речь, в которой превозносил свои патриотические заслуги и верность законам Республики.
— Вы издали декрет, призванный спасти родину; наши руки сумеют его исполнить. Мы желаем видеть республику, основанную на свободе, равенстве и священных принципах народного суверенитета…
Старейшины с изумлением смотрели друг на друга. Что это за спектакль? Зачем он? Впрочем, кажется, к ним относятся с уважением и конституционных норм не собираются нарушать…
Никто не возразил против призыва прервать заседание и возобновить его завтра в Сен-Клу.
А Бонапарт уже снова на коне. Он в превосходном настроении. Он упоен тем, как все ладно получилось. В сопровождении все той же свиты он направляется в Тюильрийский парк, чтобы сделать смотр войскам. И тут — совершенно неожиданно — подворачивается удобный случай впервые обратиться к целой Франции и к потомству.
Парк заполняли не только войска. Кругом теснились любопытные. С великим трудом солдаты
