выберет самого классного кандидата.
Как выяснилось, мужчины тоже не очень-то стремятся взвалить на себя груз ответственности за кого бы то ни было. Никто никому не нужен. Каждый за себя. В конце концов ребенок Сюзанны остался с прочерком в графе «отец».
– Для родителей – большое разочарование, – вздыхает Глеб. – Они приверженцы традиционных взглядов на семью. Они такие правильные. Ни секунды не сомневались – их умница великолепно устроится в жизни. Возлагали надежды.
– О, честолюбивые родительские мечты – не каждому ребенку под силу нести этот груз! – с сочувствием вздохнула я, тут же вспомнив про Марго – Маргариту Эдуардовну Бронникову, мою маман.
Сколько грустных минут доставила я мамуле! И как же всегда пригибала к земле эта ноша – мамины надежды.
– А Сюзанна теперь – мать-одиночка. Для родителей это удар. Ты знаешь, ее ведь в два счета выкинули из «Шифоньера».
– Да, знаю.
«Шифоньер» – огромный магазин в центре города, пять этажей шика, роскоши и запредельных цен. Сюзанна несколько лет взбиралась по ступенькам, карабкаясь к престижной должности, но вмиг спланировала с олимпа в тартарары, когда ее беременность стала очевидной.
– Но разве можно увольнять беременную?
– Если очень хочется, то можно, – отрезал Глеб. – Да и вообще. У нас в стране можно все, что душа пожелает. Я сейчас веду один коттедж. Мне только за проект обещали триста рублей. Так вот, владелец…
– Всего триста рублей? – изумилась я. – Глеб, ты же крутой специалист! И готов работать за…
– Юля, ну ты дурочка! Триста рублей – это сокращенно от трехсот тысяч. Инфляция, неужели непонятно.
– Триста тысяч?! – изумилась я еще больше. – Только за проект?!
А не пора ли бросить журналистику и быстро выучиться на дизайнера? Да, с моим своеобразным чувством прекрасного я однозначно буду нарасхват у клиентов.
– Так что с коттеджем, Глеб?
– А то. Владелец умудрился влепить его аккурат посреди заповедной зоны. Там всякие редкие животные бродят вольготно – еноты, страусы.
– Да-а… Не представляю, во сколько ему обошлось разрешение построить там домик. Если только за проект он отвалил тебе триста тысяч.
– Вот я и говорю – если хочется, то в нашей стране можно творить все, что угодно. Сестричка вылетела из «Шифоньера» на шестом месяце беременности. Вместо Сюзанны взяли какую-то чрезвычайно полезную девочку – у нее родственник в областной администрации.
– Отвратительно.
– Теперь я – глава семьи, – вздохнул Глеб. – Кормлю сестру и племянника, полностью их обеспечиваю.
– А вот это настоящий мужской поступок. Ты молодец.
– Спасибо.
– Впрочем, тебе и платят немало – по триста тысяч за проект.
– Вижу, цифра тебя взволновала, – улыбнулся Глеб.
– Еще бы! Я таких денег в руках не держала.
– Могу успокоить – я тоже. Мне перечислили безналом.
– Ну, слава богу. Уже легче. А дальше? Какие еще проблемы?
– Дальше – самое печальное. Представляешь, какая-то сволочь стукнула предкам, что я… ну… в общем…
– Что?!!! – похолодела я от ужаса. – Расчленяешь в подвале трупы бензопилой?
– Нет. Лучше бы это.
– Глеб, не тяни. Колись скорее, у меня мороз по коже.
– Налей, пожалуйста, еще кофе.
Видимо, другу была необходима пауза. Он никак не решался признаться мне в чем-то страшном. Я впихнула дизайнеру в руки новую чашку, заодно осчастливила и себя. Эх! Раньше каждую порцию амброзии я сопровождала сигаретой, и как же это было здорово! Но теперь я не курю. Летом будет юбилей – год без никотина.
И все-таки – какой же секрет собирается доверить мне Глеб?
– Понимаешь, кто-то настучал моим родителям, что я гей, – смущенно вымолвил наконец-то дизайнер. И тут же залился трогательным румянцем.
– Ты – гей?! – ошарашенно повторила я и внимательно оглядела друга.
Яркий, изумрудно-фиолетовый пуловер, узкие джинсы, заправленные в высокие сапоги, кожаный ремень с замысловатой пряжкой. На шее – длинный шнур с блестящим медальоном – его оттенок идеально сочетается и с пряжкой на ремне, и с кнопками на сапогах (это ж надо так умудриться!). Черная косая челка блестит, как вороново крыло, и падает на один глаз. Безупречная кожа отливает матовым загаром. Каждый ноготок отполирован и покрыт бесцветным лаком. Поза грациозна – и Майя Плисецкая не устроилась бы в кресле с бoльшим изяществом!
Нет, я решительно не понимаю, почему кому-то взбрело в голову назвать Глеба гомосексуалистом!
– Юля, я не гей, – покачал головой Глеб.
– Как жаль! – вырвалось у меня.
– Почему?!
– Это же круто – девушка и ее голубой друг. Современно, модно! У Кэрри и Саманты из «Секса в большом городе» есть Стэнфорд. У Мадонны – Руперт Эверетт. А у меня был бы ты.
– Разве ты гоняешься за модой? Никогда не замечал. Ну, прости, что не оправдал надежд. Как бы то ни было, я не согласен сменить ориентацию в угоду твоему желанию стать модной штучкой.
– Да боже упаси! Но было бы славно. Представь, мы с тобой…
– Юля, остановись. Я не гей. И точка.
– Ладно, ладно. Раз ты так сопротивляешься…
– Однако кинь грязь – что-то и прилипнет. До родителей дошли слухи. Мой отец – отставной военный. К тому же слегка грузин.
– Слегка?
– На четверть. И теперь представь его реакцию.
– Не представляю, – искренне призналась я и поежилась от страха. Мы же не Европа с ее политкорректностью и щепетильным заискиванием перед какими бы то ни было меньшинствами – сексуальными, национальными. Тяжело представить чувства отставного военного, чьего слуха достигла подобная весть.
– Люди злы и завистливы. Да, я всегда хорошо одет, – Глеб поправил манжеты пуловера, – всегда ухожен. Всегда с прической и маникюром. – Друг вытянул вперед красивые руки и с удовольствием осмотрел их.
Я нервно спрятала за спину грабельки – вчера писала статью и нечаянно отцапала зубами три ногтя. А что делать? Курить-то нельзя.
Я же с утра еще ни разу не посмотрела в зеркало!!! Интересно, что у меня сейчас на голове?
– И у меня нет девушки.
