обвисшими полями. Лицо его видеть не было нужды. Терри узнал его, как узнавал жителей деревни по их одежде, которую они надевали утром, если только не спали в ней. Он совсем недавно видел эту клетчатую зеленую рубашку, всего несколько дней назад…
Между палатками на ярмарке.
Этот самый тип в рубашке и трое его дружков пили банановое пиво из оловянного желоба, достаточно длинного, чтобы всем достало места. Присев на корточки и склонив головы, они потягивали густое теплое варево через камышовые трубочки, и пиво горячило их, и сонные глаза их засверкали, когда они проводили взглядами проходившего мимо Терри. Терри встретился глазами с парнем в зеленой рубашке, и тот сказал что-то приятелям, те засмеялись, а парень в зеленой рубашке громче всех, и его визгливый смех какое-то время сопровождал Терри, который остановился около человека, жарившего кукурузу на раскаленных углях. Звали его Томас, и одет он был в желтую футболку, которую Терри подарил ему несколько месяцев назад. Он спросил Томаса об этом парне с визгливым голосом, и Томас ответил:
— Ах, это провидец, Бернард. Он пьет банановое пиво, и Божья Матерь беседует с ним. Кое-кто ему верит.
— Что он сейчас говорит?
— Когда вы прошли мимо, он сказал: «Вот идет умугабо вамбайе иканзу», это он назвал вас «мужчина, который носит платье». Потом он добавил, что вы пришли купить продуктов для вашей потаскушки тутси, которая вам стряпает и которую вы трахаете, но не хотите, чтобы про это знали, потому что вы священник. Бернард сказал, что это Божья Матерь ему открыла все про ваши дела. Он еще добавил, что нисколько вас не боится. Оли эниамасва. Вашими родителями были животные.
— Я его даже не знаю. Чего он добивается?
— Он хочет осрамить вас перед людьми. Называет вас инжиги. — Томас пожал плечами. — Говорит всем, что вы глупец. — Вслушиваясь в слова говорившего, Томас подставил лицо солнцу. Спереди на его майке было написано: «Каменные Койоты», а на спине: «Струнный Рок». — А сейчас он говорит, что видел вас, а вы видели его, но ничего не сделали.
— Когда я его видел?
— По-моему, он имеет в виду времена геноцида, когда он был в отряде милиции хуту и мог убивать кого захочет. Меня тогда здесь не было, иначе и я был бы мертв. — И, помолчав, Томас добавил: — Но вы, святой отец, вы были здесь, да? Тогда в церкви, когда они пришли?
— Это было пять лет назад.
— Глядите, — сказал Томас. — Он уходит. Вы видите — у них у всех мачете. Они хотели бы повторить все снова — добить тех тутси, которых не смогли убить в тот раз.
Терри молча проводил глазами удалявшуюся спину в зеленой рубашке.
Сегодня, сидя на плетеном стуле, он смотрел, как тощая фигура в зеленой рубашке идет под дождем к дороге. Этот тип еще был во дворе, когда Терри его окликнул:
— Эй, Бернард! — Тот остановился. — У меня тоже бывают видения.
Фрэнсис Данн получал весточки от брата не чаще трех-четырех раз в год. Фрэн переводил деньги в коммерческий банк Руанды, отправлял старую одежду и фотопленку, а примерно месяц спустя Терри благодарил его письмом. Он упоминал о погоде, с особыми подробностями живописал сезон дождей, но и только. Фотографий он никогда не присылал. Фрэн говорил жене, Мэри Пэт:
— Вот интересно, что он делает с моей пленкой?
— Пропивает как пить дать, — пожимала плечами Мэри Пэт.
Терри не слишком вдавался в подробности внутренней ситуации в стране со времен геноцида, когда пришедшие к власти хуту закрыли границы и старались уничтожить все население тутси. За три месяца было убито восемьсот тысяч человек, но эту полноценную попытку геноцида едва удостаивали упоминания в шестичасовых новостях. О своей работе в миссии Терри тоже не особенно распространялся. Фрэн любил представлять Терри в белой сутане и сандалиях, окруженным детьми, счастливыми маленькими аборигенами с белозубыми улыбками.
Некоторое время спустя Терри позволил себе быть более откровенным. «Высокие парни и низкорослые парни все еще косо смотрят друг на друга, но, в общем, обстановка вернулась к тому, что здесь считается нормой. Я понял, что именно представляет ценность в жизни: гвозди, соль, спички, керосин, уголь, батарейки, фанта, туалетная бумага, „Джонни Уолкер“ с красной этикеткой, а по особым случаям — с черной. Электричество в деревне бывает до десяти вечера. Но телефон только один. Он стоит в комендатуре, занятой Повстанческой армией Руанды, ПАР, славными ребятами, которые заодно исполняют роль полиции».
Последнее письмо было на целых двух страницах. Фрэн сказал Мэри Пэт:
— Ты только послушай. Он перечисляет всевозможные запахи, которыми пропахла его деревня и которые как нельзя лучше ее характеризуют. Вот слушай. Он пишет: «Здесь пахнет плесенью, сырым мясом, горелым маслом, дымом, отхожим местом. А по утрам сухим молоком — люди варят себе кашу на завтрак. Воздух насыщен кофе, перезрелыми фруктами, эвкалиптами. И еще табаком, немытыми телами, а кающиеся в грехах дышат банановым пивом».
— Фу, гадость, — проговорила Мэри Пэт.
— Да, но ты знаешь что? — спросил Фрэн. — По крайней мере, он снова стал похож на себя прежнего.
— Это хорошо или плохо? — спросила Мэри Пэт.
2
На звонок брата священника из Америки ответил дежурный офицер ПАР и спросил, чем может помочь. Приложив ладонь к уху, он вслушивался в звучавший в трубке голос. Да, ему очень прискорбно это слышать. Да, конечно, он все передаст отцу Данну. Что?.. Нет, это всего лишь барабанит по крыше дождь, по железной крыше. В этом месяце дожди идут каждый день. Слушая, как брат священника снова повторяет сказанное, он бормотал: «Ага, гм, гм». И наконец сказал, что конечно же поедет немедленно. Но тут он кое- что вспомнил:
— Да, сегодня пришло ваше письмо.
— Там есть новости, которые он будет рад узнать. В отличие от того, что я вам сейчас рассказал, — проговорил священников брат.
Офицера звали Лорент Камвейя. Он был тутси, родился в Руанде, но большую часть жизни провел в Уганде, где государственным языком был английский. Лорент посещал занятия в кампалийском университете, обучался военному делу вместе с повстанцами Руанды и вернулся вместе с армией, чтобы отобрать власть у хуту. Скоро год, как он служил здесь, в Арисимби, советником, то есть чиновником местного самоуправления. Лорент подождал, пока дождь стихнет и чайные плантации на холмах снова станут ярко-зелеными. Затем подождал еще.
За час до захода солнца, когда священник обычно оставался наедине с бутылкой «Джонни Уолкера», Лорент сел за руль «тойоты», принадлежавшей ПАР, и поехал вверх в гору — возможно для того, чтобы узнать побольше о странном священнике, хотя охотнее съездил бы в Кигали, где в барах отелей можно встретить хорошеньких женщин.
А здесь, в этой дыре, люди только и делали, что пили банановое пиво и ковырялись в земле, пололи, рыхлили, выращивали кукурузу и бобы и еще бататы. Здесь использовали каждый клочок земли, сеяли кукурузу прямо на дороге, и она вплотную подступала к их жилищам, сложенным из глиняных кирпичей того же красноватого цвета, как и сама дорога, по которой ехал Лорент, мимо школы и картофельного поля, где работали дети. За школой дорога резко вильнула, и Лорент оказался почти у самой церкви, старой белой базилики Святого Мартина с облупившейся штукатуркой. Над колокольней летали стрижи. Церковь была полна призраков и не годилась для живых.
