Гурон, но тот свернул на насыпную дорогу из гравия, что вела прямо в лагерь, держась на одной скорости, крепче взявшись за руль, чтобы пикап не съезжал с колеи. Что ж, и то хорошо. Пускай себе выпендривается, если хочет. Райан чувствовал себя отлично. Всегда хорошо себя чувствуешь, когда с чем- то покончишь. После недели в холденской тюрьме даже поля огурцов, уходящие вдаль по обеим сторонам дороги, выглядят хорошо. Можно расслабиться, не спешить, умыться, собрать барахло, потом отправиться пешком к хайвею. Уже сегодня днем, часам к четырем-пяти, он должен быть в Детройте. Затем стал думать о том, что сделает, добравшись домой. Примет горячий душ и поест, позже, может быть, выйдет хлебнуть пивка. А может быть, просто ляжет в постель – в настоящую для разнообразия.
Вдалеке показались постройки компании. Они напомнили ему снимок, когда-то увиденный в 'Лайф': заброшенный армейский пост времен Второй мировой войны. Потрепанные непогодой бараки, умывальня, отхожее место на тесно застроенном участке; с незапамятных времен стоят эти серые стены; окна забиты досками, ставни выбиты; в сорняках, разросшихся рядом с постройками, старые газеты, конфетные фантики и всякий другой мусор. Странно, что на дороге не видно ребятишек. Их тут всегда полно. Мало кто из взрослых выходит на улицу, если не направляется в поля или не возвращается с них, а малышня всегда бегает. Кажется, будто в восьмидесяти семи семьях, живших в лагере в этот сезон, сотни детей. Но тут Райан вспомнил, что нынче воскресенье. Ребятишки наверняка на мессе, или готовятся туда идти, или прячутся где-то в деревьях.
И точно. Вскоре он увидел людей, идущих от бараков к вязам, тем, что выстроились на левой стороне от дороги. В их тени приезжающий по воскресеньям священник всегда устанавливал карточный столик, который служил ему алтарем. Так же было и на сей раз. Свой 'олдсмобил' священник поставил подальше, в стороне от дороги, и, спрятавшись за машиной, надевал облачение. Две женщины, накрыв карточный столик белой тканью, водружали на него распятие и служебник.
– Вот тут, – сказал Райан.
– Где?
– У этого барака.
Боб ухмыльнулся, нажал на тормоза, оглянулся в заднее окно.
– Холостяцкие апартаменты. – И выпустил Райана со словами: – Ну, так помни...
Райан побрел к бараку. Он слышал, как пикап завелся, а через миг скрипнули тормоза – грузовик снова остановился, но не стал оборачиваться. С него хватит! Он вдоволь нагляделся на этого бугая, а также его наслушался и нисколько не будет возражать, если Боб-младший навсегда исчезнет из его жизни.
Вскоре Райан открыл дверь барака, вошел в полумрак, пропахший плесенью. Когда-то здесь, видимо, стояла какая-то техника или хранились инструменты, теперь грязный пол устилали газеты, на которые были брошены куски джутовой ткани и старый соломенный половик. Тут они жили втроем. Теперь барак останется в распоряжении Билли Руиса и Фрэнка Писарро. Он обрадовался, что их нет.
Открыв дверь, Райан первым делом увидел свое собственное изображение, вырезанное из 'Фри пресс' и пришпиленное к стенке между фотографиями Эла Кейлина и Тони Олива: он с битой в руках, а Луис Камачо на земле. Надпись под фото гласила: 'Сезонный рабочий после скандала избил бригадира'. Далее шел текст:
Еще там что-то было про какого-то типа, снимавшего кино и случайно оказавшегося на месте происшествия, но он не дочитал до конца, стащил с себя рубашку, подошел к своей койке. Его мыло и безопасная бритва лежали на полке. Он взял их одной рукой, перебросил через плечо полотенце и снова вышел.
Пикап все еще стоял на дороге, а Боб-младший, выбравшись из него, маячил у водительской дверцы темно-зеленого 'линкольна' с откидным верхом. Раньше Райан никогда не видел этот автомобиль так близко. Он всегда проезжал лишь вдалеке, а за ним вздымался шлейф пыли. Тогда сборщики распрямлялись над огуречными грядками и кто-нибудь говорил: 'Вон едет мистер Ритчи'.
И все долго смотрели ему вслед, пока темно-зеленая машина не исчезала из виду.
Теперь, проходя мимо пикапа, Райан хорошо разглядел мистера Ритчи и признал, что тот неплохо выглядит: лет сорока пяти, солнечные очки, высокий загорелый лоб, темные волосы, начинающие редеть. Потом глянул на сидевшую рядом с ним девушку, в больших круглых темных очках, как у Одри Хепберн. Она читала воскресные комиксы и, пока он на нее смотрел, отбросила с лица кончиком пальца прямые длинные, ниже плеч, темные волосы. На вид молодая девица вполне годилась мистеру Ритчи в дочери, но Райан откуда-то знал, что она никакая ему не дочь.
Когда он шел, мистер Ритчи и Боб-младший наблюдали за ним, а когда приблизился, Роджерс, взявшись одной рукой за дверцу машины, а другой подбоченившись, чуть повел головой в сторону, подозвав его поближе. Райан слышал музыку, доносившуюся из 'линкольна' с откидным верхом, видел священника в зеленом облачении и коленопреклоненных людей перед карточным столиком, превращенным в алтарь.
– Мистер Ритчи желает, чтобы я тебе напомнил – ты тут больше не нужен, – произнес Боб- младший.
– Уйду, вот только помоюсь. – Он чувствовал, что девушка оторвалась от лежавших на ее коленях комиксов, но смотрит не на него, а на Роджерса. Поэтому, когда заговорил мистер Ритчи, даже чуть повернулся – с полотенцем через плечо, держа один его конец прямо перед собой, – чтобы дать девушке возможность разглядеть его руку – туго напрягшийся упругий коричневый бицепс.
– Ты ведь не сборщик, правда? – спросил мистер Ритчи.
– До нескольких последних недель никогда не был.
– А зачем нанялся?
– Надо было чем-то заняться.
– В Техасе не работал?
– Играл одно время.
– В бейсбол?
