Валентину Григорьевичу.
Ипатовы, узнав, что Кате предлагают место в аспирантуре, чрезвычайно обрадовались. Катя знала, что они мечтают видеть ее преподавателем в университете или учителем в школе.
— Доченька, какие разговоры, — внушала ей мама. — С Москвой можешь подождать, вот защитишь диссертацию, тогда и езжай, и шансов найти приличное место будет несоизмеримо больше. А так, обыкновенная выпускница университета, кому ты нужна в столице?
Ей вторил и отец:
— Я сейчас очень сожалею, что бросил учебу в политехе, а у тебя такой шанс! Используй его, дочка. Мы с мамой всегда будем помогать тебе, пока это в наших силах.
Только Светка, узнав о предложении Кате стать аспиранткой, рассмеялась:
— И зачем тебе вся эта бодяга? Господи, Ипатова, пока не поздно, ищи себе мужа. А то, как Зализняк, останешься в старых девах. Той уже за сорок, а ни мужа, ни детей. И не будет уже ни того и ни другого. Сначала выйди замуж за иностранца, а после хоть академиком становись. Потом все можно!
Катерина знала — несмотря на прагматизм, Светка потерпела полный крах в поиске женихов. Ни один из ее бойфрендов не хотел разводиться с супругой, а иностранцы, флиртовавшие с Храповаловой в Интернете, в итоге теряли к ней интерес.
Ирина Семеновна была рада, что Катя согласна пойти в аспирантуру. Поэтому, как и обещала, они направились к профессору Куракину, заведующему кафедрой немецкой лингвистики. Невысокий, с острой бородкой, обсыпанный пеплом от трубки, он всегда шутил и растягивал слова.
— Ну что, голубушка, — сказал он, приветствуя Катерину. — Решилась? Рад, рад, я тебя еще на втором курсе заприметил. У тебя есть голова на плечах. Ирина Семеновна, смотрю, уже все рассказала… Ну что ж, если ты согласна, то и я тоже. Но ты пока спокойно сдавай последние экзамены, потом работай над дипломом и готовься к госам. Все равно вступительные в аспирантуру будут только следующей осенью. А до этого еще далеко, успеешь подготовиться. И тему мы тебе подберем интересную, например, что-нибудь по таксису…
Окрыленная надеждой, Катя вылетела из кабинета профессора Куракина и наткнулась на Светку.
— Ну что, позволила себя закабалить? — сказала та, до встречи изучавшая с кислым видом расписание экзаменов и зачетов последней сессии. — Они все красиво поют, но не говорят, что за свое звание ты будешь получать гроши. Хотя, может, предложи они мне идти в аспирантуру, я бы тоже пошла. Звание — это неплохо. Но я скоро поеду в Германию…
Храповалова таинственно замолчала, явно интригуя Катю. Ипатова не стала выяснять, каким образом подруга намеревается выехать за границу. Она знала — если у Светки выспрашивать, та все равно не расколется, а будет только таинственно щурить глаза и говорить, что пока ничего не может рассказать. Надо будет — сама все выложит.
В начале зимы Катя узнала, что на кафедре, которой заведовал Валентин Григорьевич, освободилось место лаборантки. Прежняя ушла в декрет, поэтому профессор и его замы усиленно искали нового человека. Катерина решила — лишние деньги, даже если и платят совсем немного, не помешают, тем более завод, на котором работал отец, был на грани банкротства, и зарплату выплачивали едва ли не с годовым опозданием. Поэтому Катя сама спросила у профессора, может ли она начать работать на кафедре.
— Молодец, — похвалил Куракин. — Как же я о тебе сам не вспомнил! А то мы сейчас как раз делаем кафедральную картотеку, требуется помощь. Пиши заявление, я его подпишу, а затем отдам на утверждение декану…
Так Катя и стала работать на кафедре. Кроме профессора Куракина, остальной кафедральный контингент составляли дамы. Профессор, который слыл златоустом, частенько говорил, что ему довелось работать садовником в розарии — вокруг него только прелестные цветы!
На самом деле, оказавшись в женском коллективе кафедры, Катя поняла, что там царят сплошные интриги, вызванные скрытыми и явными обидами и смертельной завистью. Официальная зарплата преподавателей была крошечной, лаборанты, такие, как Катя, получали и того меньше. Поэтому единственным источником доходов становилось репетиторство, а также «черная касса». «Черной кассой» именовались денежные и прочие материальные поступления от нерадивых студентов, которые были готовы заплатить, чтобы получить нужную оценку на экзамене или зачете. В особенности такой бизнес процветал на юридическом и экономическом факультетах университета. На кафедре велась настоящая война за право преподавать немецкий язык именно там. Валентин Григорьевич, человек науки, был далек от этих дрязг, все вопросы распределения ставок решала за него его первая заместительница, кандидат филологических наук, доцент Алла Александровна Бедрова.
Аллочка Бедрова, милая хрупкая дама с бесцветными волосами, вечно собранными в конский хвост, и увядшим узким лицом, говорила тихим, срывающимся голоском, однако это не мешало ей фактически заправлять всеми делами на кафедре. Себя она считала неотразимой во всех отношениях. Без нее не принималось ни одно мало-мальски важное решение, мимо нее не проплывал ни один богатый ученик и, тем более, богатый родитель ученика. Говорили, что Алла Александровна недавно купила себе новую квартиру в престижном районе города, и, разумеется, не на зарплату зам. зав. кафедрой и дотации за кандидатскую степень. Она преподавала язык как на юридическом факультете, так и на экономическом, репетиторствовала сразу с парой десятков учеников и считалась правой рукой профессора Куракина. Замуж Бедрова выйти не успела, родить ребенка не смогла, поэтому отдавала всю свою энергию кафедре и работе.
Алла Александровна по неизвестной причине сразу же невзлюбила Катю. Вероятно, из-за того, что назначение лаборантки произошло без ее высочайшего одобрения. Бедрова когда-то вела у Кати лексикологию немецкого языка, и та помнила, какой вредной и придирчивой была на экзамене Алла Александровна.
Такой же она осталась. Она вечно цеплялась к Кате, заставляя ее по нескольку раз в день мыть грязные чашки. Чаепития на кафедре были в чести, однако ни одна из преподавательниц не ходила в дамскую уборную, дабы вымыть за собой чашку. Это считалось ниже их, преподавательского, достоинства. Поэтому Катя бегала с подносом, на котором, громоздилась посуда, туда и обратно. Помимо этого она разгребала многолетние завалы пыльных журналов и книг, составляя картотеку, печатала на стареньком кафедральном компьютере статьи Валентина Григорьевича и Аллы Александровны и вообще была девчонкой на побегушках.
— Ипатова, — Алла Александровна обращалась к ней исключительно по фамилии, — почему вы сделали столько ошибок в моей последней статье? Немедленно исправить!
— Ипатова, мне должны были час назад позвонить по очень важному поводу, почему вы меня не пригласили? И не говорите, что никто не звонил, вы просто врете!
— Ипатова, что это? Грязная посуда на моем столе! Немедленно вымыть, немедленно! И купите мне по дороге пару беляшей!
Катя, вначале обижавшаяся на предвзятое отношение Аллы Александровны, вскоре перестала замечать ее придирки. Зато она сдружилась с еще одной лаборанткой, Женей, и с несколькими молодыми преподавательницами. На кафедре обожали Валентина Григорьевича и ненавидели Аллу Александровну.
Однажды, присев с чашкой чая в кресло, Катя услышала рассказ о Бедровой, который давно перешел в разряд университетских баек. Коллеги позволяли себе позлословить о Бедровой, фальшиво ей улыбаясь, как только она появлялась в кабинете.
— Ты еще не знаешь историю про Аллочку? — изумилась одна из молодых преподавательниц. — Ну ты, Катерина, и даешь! Она ужасно не любит, когда кто-то рассказывает о ней, но это такой прикол!
Дамы, собравшись в кружок, стали сплетничать. Алла Александровна была на занятии, так что можно без спешки перемыть ей косточки.
— Алла сейчас строит из себя императрицу, а пятнадцать лет назад была зеленой и неопытной. Она закончила наш университет в первом выпуске. Так вот, осталась на кафедре, затем защитила у Валентина Григорьевича диссертацию. И работала, понятное дело. Как-то спускается Аллочка зимой с Лысой горы к автобусной остановке. А уже темно, автобусы, заразы, плохо ходят, маршруток в то время еще и в помине не было. А ей надо в Красноармейский район. Это она сейчас на Тулака живет в новой квартире, которую со взяток купила, а тогда ютилась в халупе на окраине. Едва «семьдесят седьмой» подходил, как его штурмовали толпы студентов. Это Бедрова сейчас такая боевая, если надо всех своим жутким черным портфелем раздвинет, а тогда была скромница, все время в конце очереди стояла и не могла залезть в переполненный автобус. Стоит, значит, Аллочка на остановке, мерзнет, нос у нее медленно синеет. И тормозит вдруг рядом редкая в те годы иномарка. Ты же знаешь, и сейчас, и тогда люди подрабатывали частным извозом. От универа до Красноармейского двадцать с лишним километров, почему бы не подкалымить. Открывается стеклышко, и лицо кавказской национальности спрашивает нашу Аллочку:
— Слюшай, дарагая, тзбэ куда?
Наша Бедрова, радостная, что сейчас ее подвезут, своим тоненьким голоском сюсюкает:
— Ой, а мне в Красноармейск.
Мужичок ее с ног до головы осмотрел, а потом и спрашивает снова:
— А ты что, работаешь?
Наша Аллочка машет варежкой в сторону универа и говорит:
— Да, да, работаю я тут. Уже пятый год. Подвезите, будьте людьми!
А усатик ее снова спрашивает:
— И сколько возьмешь?
Аллочка наша Бедрова, понятное дело, не понимает. Обычно она должна платить шоферу, а не он ей. Но денежки-то Алла Александровна любит, вот и говорит:
— Десятку!
Дверца перед ней сразу распахивается, ее зовут в салон. А оттуда раздаются музыка и смех. Аллочка садится. А там на заднем сиденье еще два мужика. Машина тронулась. Грузинчик к ней повернулся и спрашивает:
— А если нас всех обслужить, то за тридцать согласишься?
Тут только до нашей старой девы допирает, что мужики приняли ее, пардон, за проститутку. И грузины ей деньги предлагают за то, чтобы она с ними… ну, понятно дело, что. Ее же спросили, работает ли она, она и ответила: да. Только Алла имела в виду университет, а те совсем другое. Аллочка вся помертвела, думала небось, что придется наконец на третьем десятке расстаться с девичьей невинностью. Но потом как заорет! И как бабахнет своим тяжеленным портфелем по башке мужика. А потом другого и третьего! И вопит так, что слышно ее на полкилометра. А там ведь рядом пост ГАИ… Машина сразу тормознула, мужики ее и выбросили в сугроб…
Все дружно рассмеялись, Катя улыбнулась. Кто бы мог подумать, что Аллу Александровну Бедрову приняли за проститутку. В этот момент дверь на кафедру распахнулась, в комнату промаршировала, размахивая своим знаменитым двухтонным гуттаперчевым портфелем, Алла Александровна. Она подозрительно посмотрела на веселую группку преподавательниц, затем пропищала:
