Свежий предрассветный ветерок дохнул на Конана прохладой, принеся наконец облегчение исстрадавшемуся в эту душную ночь телу.
Но вместе с облегчением он принес запах помоев и нечистот, заполнивший все улицы Пустыньки. Варвар брезгливо поморщился и ступил на липкую от грязи мостовую. Сонный город еще тонул в полумраке, лишь тонкая серенькая полоска на востоке свидетельствовала о робком пробуждении нового дня.
Конан пересек улицу, стараясь не наступить на смердящие кучи отбросов и снующих меж ними крыс, обогнул бакалейную лавку, и быстрым шагом направился к южным воротам города. Варвар бесшумно двигался вдоль глинобитных стен домов, оставаясь все время в тени. Но в эту слишком раннюю пору город еще крепко спал, и ни одна заблудшая душа не встретилась ему на пути. Он миновал квартал притонов, одним прыжком перемахнул обмелевший канал с вонючей жижей, блестевшей на дне, и оказался в самом грязном уголке Шадизара, которое именовалось заморийцами, не иначе как Скотный Двор.
Здесь, вдали от сказочных дворцов, садов и фонтанов столицы, ютилась городская беднота. Убогие лачуги, собранные из любого попавшегося под руку материала, плотно теснились вдоль узких улочек, будто обессилившие в неволе узники, поддерживающие друг друга за плечи. Киммериец усмехнулся — толкни один из них, и вслед за ним повалятся остальные. Нередкие пожары или ураганы, проносившиеся над Заморой, начисто уничтожали весь Скотный Двор, но всякий раз он возрождался вновь и вновь с вызывающей симпатию варвара жаждой жизни.
В эти трущобы чиновники приходили лишь в пору сбора налогов в сопровождении целой армии до зубов вооруженных солдат, но находили тут немногих — попробуй отыскать блоху в тигриной шкуре. Обитатели Двора научились так ловко прятаться, что сборщикам налогов частенько приходилось возвращаться ни с чем, довольствуясь лишь жалкими грошами, что удавалось выбыть у тех, кого они отлавливали чудом.
В годы голода и повальных моров Скотный Двор превращался в настоящее бунтарское гнездо. Именно здесь вспыхивали все знаменитые в Заморе мятежи и восстания, подтачивающие власть правителя.
«Любой владыка Шадизара происходит из пастухов, — шутили горожане. — Ведь не было еще среди них такого, кто хотя бы раз не чистил Скотный Двор.»
Пройдя знакомыми переулками, ориентируясь в темноте, словно кошка, киммериец вышел к пустырю, служившему для всего Шадизара городской свалкой.
Вот и дом горшечника Хазиля, если, конечно, этот ветхий сарай можно было признать пригодным для жилья.
Конан остановился невдалеке и внимательно осмотрелся вокруг. Дом был неосвещен.
Озорной ветерок раскачивал над дверью тряпичный треугольный флажок с выцветшим изображением гончарного круга — знаком принадлежности хозяина к гильдии мастеров.
Внешне все было как обычно, и все-таки что-то здесь Конану не понравилось.
Какое-то звериное варварское чутье заставило его насторожиться и настойчиво убеждало поскорее уносить ноги.
Несколько долгих мгновений киммериец яростно боролся с собой, и наконец вышел победителем из этой схватки. Он привык доводить свои дела до конца.
Конан вытащил меч, придавший ему больше уверенности, и крадучись направился к дому.
Шагов через десять он неожиданно наткнулся на мертвеца. Худшие опасения варвара вспыхнули с новой силой.
Человек в темном плаще лежал ничком, уткнувшись лицом прямо в уличную грязь. Конан осторожно перевернул труп на спину. Тело уже окоченело.
Это был мужчина лет сорока с небольшим. Широкоскулое и плоское лицо его с налипшей коркой грязи, иссеченное тонкой паутиной давнишних белесых шрамов, не было лицом заморийца.
«Один из иноземцев, — подумал Конан. — Должно быть, он стоял здесь на страже…»
Смерть застала беднягу врасплох.
Невзирая на бледность и грязь, лицо несчастного было сплошь испещрено синюшными пятнами, остекленевшие, широко распахнутые глаза буквально вылезли из орбит, будто бедолага был задушен. Но никаких иных следов насилия или борьбы Конан на теле не нашел.
Все это очень не понравилось киммерийцу. Он оставил незнакомца лежать на улице и осторожно приблизился к дому. Прислушался… Тишина, но не сонная ночная тишина, а такая, что вдруг воцаряется после пронесшейся бури.
Дверь оказалась незаперта. Конан мечом приоткрыл ее и осмотрелся с порога.
Все было на привычных местах — никаких следов погрома или яростной схватки. Впрочем, вспомнив труп человека на улице, киммериец и не ожидал увидеть здесь последствия отчаянной битвы.
Он проскользнул в небольшую прихожую, одновременно служившую хозяевам кухней, и снова замер, настороженно прислушиваясь к пронзительной тишине.
По-прежнему все было тихо. Только мыши шуршали у него под ногами в гнилой соломенной подстилке.
Следующая каморка служила обычно ему местом встреч. Конан, не задумываясь, вошел в эту комнату, задев плечом дверной косяк, и почувствовал здесь запах смерти.
В комнате царила непроглядная темнота.
Где-то на стене справа должна быть полка: Хазиль всегда держал там свечи про запас.
Конан нашарил рукой совсем крохотный огарок. Еще мгновение ушло на то, чтобы высечь огонь из кресала.
Наконец фитилек занялся, и крохотный язычок пламени заплясал в ладонях киммерийца.
Конан дал огню разгореться поярче, прежде чем поднял свечу повыше и осмотрелся кругом. Невольный стон вырвался из груди варвара.
Посреди комнаты стоял широкий стол, за которым неподвижно сидело трое мертвецов. Двое, одним из которых был Кабал, второго Конан не знал, но судя по одеждам, иноземец, склонили головы на стол, будто охмелев от вина. Третьим был Фарзих.
Он откинулся на спинку стула, запрокинув голову, будто смерть застала его в бурном приступе смеха.
Озорная улыбка, что всегда была спутницей воришки при жизни, не рассталась с ним и после смерти. Только знакомые уже иссиня-черные пятна обезобразили его насмешливое лицо.
Конан закусил губу, закипая от приступа гнева. Друзья его были убиты таинственным образом, и, судя по всему, сделка сорвалась.
Он долго стоял неподвижно. Грудь его тяжело вздымалась и опадала, будто гигант боролся с какой-то неведомой силой, терзающей его изнутри, пока свеча в руках совсем не догорела и гаснущий фитилек не обжег пальцы.
На дворе уже рассвело. Восходящее солнце бесстыдно лезло в дом сквозь прорехи просевшей крыши и щели стен. Конан очнулся от оцепенения и, пройдя через комнату, распахнул небольшое окошко под самым потолком.
Сперва киммериец тщательно осмотрел и обыскал убитых, но кто-то это уже сделал до него, поэтому он не нашел ничего — ни изумруда, ни золота. Конан опустился на корточки и внимательно изучил следы на глиняном полу, оставленные грязными подошвами дюжиной ног.
Помимо отпечатков сапог убитых и шаркающих следов сандалий стариков-хозяев, до Конана здесь побывал лишь один человек. Он был обут в добротные туфли из дорогой туранской кожи и, судя по отпечаткам, был очень старым человеком. То, что он действовал в одиночку, свидетельствовало о его абсолютной уверенности в собственных силах и безнаказанности в содеянном. Но более всего непонятным оставался избранный убийцей способ умерщвления своих жертв. Киммериец припомнил, что где-то уже раньше слышал о воинах-тенях, избравших убийство своим ремеслом. В их арсенале, по слухам, был какой- то порошок, вызывающий у жертв столбняк. Получалось похоже, но все же многое здесь оставалось неясным. Жаль, что ближайшего друга Конана, бродяги Ши Шелама сейчас не было в городе, он мог бы дать ему мудрый совет. А так все придется решать самому.
Закончив осмотр этой комнаты, Конан заглянул в соседнюю, служившую хозяевам спальней, отгороженную простой тростниковой ширмой. Он был готов встретить там ту же ужасающую картину, но увиденное в спальне потрясло варвара еще больше.
