— Какого? — осведомился варвар, жуя. — Прости мои вопросы. Возможно, они тебе кажутся назойливыми, просто хочется заранее знать, к чему быть готовым. У меня есть меч, но если понадобится — раздобудем булаву… Твои люди меня поймут. Вот из лука я стреляю не слишком хорошо…
— Я и сам не знаю, что это за опасность, — ответил Леофрик,
— Воняет колдовством, — фыркнул Конан. — Ненавижу колдовство! Ненавижу колдунов! Всегда их убиваю, когда они встречаются мне на пути. И если ты колдун, почтенный, то нам с тобой лучше разойтись, потому что я не хочу убивать человека, который отнесся ко мне с полным доверием.
— Я больше не колдун, — сказал Леофрик, и эта фраза открыла и Конану, и его приятелю Галлго куда больше, чем мог предположить граф-изгнанник.
До заброшенного замка оставалось всего несколько миль, однако ничто не указывало на близость человеческого жилья: едва заметная тропинка почти вся заросла кустами и теми ползучими растениями с колючками, которые оплетают стволы и делают непроходимой любую дорогу. Тем не менее граф уверенно вел вперед свой небольшой отряд. То и дело приходилось останавливаться, вытаскивая телегу из ловушки, подготовленной природой: казалось, растения здесь прогневались на человека настолько, что изгоняли всякие следы его присутствия с яростью, достойной разумного существа.
Наконец впереди показались башни старого замка. Они выглядели старыми, замшелыми, но совершенно не зловещими. Обыкновенный старый замок, подумал Конан, который остановился вместе со всеми и прищурился, рассматривая родовую твердыню Леофрика. Развалина, однако вполне еще пригодная для жилья. Расчистить пару комнат, повытаскивать дохлых сов из каминных труб, набить истлевшие матрасы свежей соломой — и вполне можно провести здесь годик-другой, пока не надоест.
Иного мнения был, казалось, сам граф-изгнанник. Он чуть привстал в седле и, неотрывно глядя на серые, заросшие плющом стены, сильно побледнел. На миг ему показалось, что из пустых черных окон на него смотрят горящие ненавистью глаза; затем все исчезло. Леофрик обмяк, опустил голову на гриву своей лошади. Мгновение слабости миновало — и он приказал трогаться дальше.
— Конец нашего пути близок, — сказал граф. — Прошу быть внимательными. Не отпускайте от себя детей. Никогда не знаешь, какие ядовитые змеи свили себе гнездо там, откуда ушел человек.
«Это точно», — подумал Конан, с насмешливым любопытством поглядывая на толстячка-графа. Тем не менее варвар не склонен был принимать его предостережения всерьез…
…до того мгновения, пока предупреждающий холодок не пробежал по его телу, заставив волосы на загривке чуть приподняться, как у дикого животного, почуявшего близкую опасность. Варваром руководил, скорее, инстинкт, чем какие-либо рациональные соображения. Он по-прежнему ничего подозрительного не замечал: просто старая груда камней, где много лет подряд жили и умирали предки этого забавного пухлого человечка, который называет себя графом Леофриком. И все же Конан насторожился. Нет, мертвецов он не боялся. У киммерийца были давние и довольно фамильярные отношения со смертью. Он и сам нередко поставлял новых жильцов в царство мертвых.
Другое дело — темная магия, присутствие незримых злобных сил. Магию Конан не выносил, а магов предпочитал убивать, не задавая им лишних вопросов. И сейчас инстинкт дикого зверя, которому киммериец привык доверять, предупреждал о таящейся здесь иррациональной опасности.
Конан коснулся рукояти меча. Это его отчасти успокаивало. Большинство монстров, да и привидений не переносило прикосновения доброй стали, а Конан не без оснований считал себя мастером клинка. Как- нибудь справится. Он и сам не знал, для чего ввязался в эту историю… Может быть, от скуки. Может быть, рассчитывая поживиться за счет Леофрика — обычно господа, которых что-либо пугает, бывают более чем щедры с телохранителями. Пять золотых в день — такие деньги на дороге не валяются.
— Вход в замок был завален камнями, — предупредил Леофрик. — Вряд ли кто-нибудь возвращался сюда и трудился над тем, чтобы освободить входы. Так что нам придется поработать.
Говоря «нам», он, естественно, не имел в виду собственную персону. Конан вместе с прочими телохранителями спешился и принялся разгребать завал. Большие камни были навалены здесь в беспорядке, и их оказалось довольно, чтобы оборвать любые контакты замка с внешним миром. Трудились почти до самого заката. Пока сильные мужчины поднимали и отбрасывали в сторону крупные булыжники и обломки скалы, крестьяне и женщины собирали хворост, чтобы сразу же растопить камины, а граф Леофрик беспокойно ходил вокруг замка, как бы пытаясь установить, не случилось ли здесь во время его отсутствия каких-либо тайных катастроф. Он то ощупывал стены, то приподнимался на цыпочки и старался заглянуть в окна, то прикладывал ухо к замшелой стене и вслушивался. Конан то и дело поглядывал в его сторону с нескрываемым насмешливым любопытством. «Я больше не колдун!» Надо же! А был когда-то? И чем же вы занимались, господин граф? Вызывали духов, общались с мертвыми, стремясь выведать тайны будущего? Для чего люди предаются таким глупым занятиям? Ради наживы? Стремясь испытать захватывающее ощущение власти над обстоятельствами, людьми и потусторонним миром? Конан не раз убеждался в том, что это ощущение власти было более чем иллюзорным. Рано или поздно на колдуна восставал тот самый потусторонний мир, которым несчастный болван думал повелевать, и те самые демоны, что побывали во власти смертного человека, освобождались и разрывали мага на части. А если этого и не происходило — что ж, всегда мог найтись такой же смертный человек, который пресекал путь «всемогущего мага» обыкновенным ударом меча. И нередко этим смертным человеком оказывался Конан-киммериец.
Но вот Леофрика убивать пока не хотелось. Скорее, этот человечек вызывал у Конана симпатию. Если он когда-то и вызвал в мир темные силы, то сейчас нашел в себе достаточно мужества, чтобы вернуться и уничтожить последствия своих безответственных опытов.
Что ж, Конан охотно поможет ему в этом.
Но вот последний камень отвален, и перед усталыми путешественниками предстала распахнутая дверь. «Странно, — подумал Леофрик. — Помнится, я закрывал ее. А потом еще велел навалить камней — ради предосторожности. Помню, это назвали перестраховкой. Да уж, какой смысл громоздить гору камней, если засов надежен и дверь прочна, а в замке нет живых людей. И все же кто-то пытался выбраться отсюда… Очень странно. Нужно быть настороже».
Вслух он этого, однако, не высказал, а просто запалил факел и первым вошел в темные недра замка.
Ничего особенного их внутри не ждало. Дрожащий свет факела выхватывал из темноты сырые стены и истлевшие гобелены, покрытые плесенью. На некоторых можно было видеть остатки картин: женщины в саду, фрукты в вазах или олени, пьющие воду из ручья. Но чаще разводы плесени рисовали собственные картины поверх прежних, создавая гротескные и иногда довольно жуткие сцены: среди причудливо разбросанных пятен виделись искаженные в агонии лица, растопыренные пальцы, сведенные судорогой руки, изогнутые немыслимой дугой тела.
Неожиданно вскрикнул ребенок. Шествие сразу же остановилось. Мать пыталась закрыть малышу рот, чтобы тот не тревожил его светлость, но было поздно: Леофрик услышал и сразу подошел поближе.
— Что случилось с маленьким? — спросил он, садясь на корточки.
Ребенок сердито высвободился из рук матери
и ответил:
— Там кто-то есть.
— Где? — Леофрик обернулся, вгляделся в темноту, но ничего не увидел.
Ребенок показал подбородком на стену.
— Там, в стене.
— Не говори глупостей, Дакко, — зашептала мать, опасливо косясь по сторонам. — Ты морочишь голову его светлости, а ведь он так добр к нам.
— Я не морочу! — прошептал ребенок. — Стена раздвинулась, и оттуда выглянули глаза. Я видел.
Граф с облегчением вздохнул.
— Это просто пятна на гобеленах, — сказал он, поднимаясь и ероша волосы на голове ребенка. — Не пугайся, малыш.
— Нет, не пятна, — совсем тихо шепнул Дакко, но его уже никто не слушал.
Эти крестьяне жили на землях, принадлежащих графу Леофрику, — не здешних, а отдаленных. Проклятие, тяготеющее над замком и землей вокруг него, до тех деревень, похоже, не дотягивалось, и
