Озере: именно так его эмиссары вели себя по отношению к тем нашими взглядам, от которых мы, по их ожиданиям, должны были избавиться. Среди нас было небольшое число тех, кто уже давно про себя думал, что эта священность и святость глупы, но мы делились мыслями лишь друг с другом. От канопианцев мы знали, что детей или молодежь спор ничему не научит. Только время и опыт.
Так что, когда в ответ на предложение рассмотреть озеро в качестве источника пищи некоторые из наших коллег начинали возмущаться, мы хранили молчание, как в подобных случаях поступали и агенты Канопуса.
Итак, оставалось лишь то, от чего мы отвернулись, чего мы так боялись: ледяная пустыня. Во время разведывательных обходов по стене мы увидели, что большие птицы, за которыми нам так нравилось наблюдать, перестали быть коричневыми и серыми и стали снежно-белыми. Теперь в тех враждебных потоках парили крылья мягкие, перистые и белые, прямо как сам снег. Порой мы видели великое множество птиц, но их было трудно различить на фоне снежных просторов, к тому же воздух часто заполняли снегопады и бури, так что птицы и снег носились по небу вперемешку. Но они должны были чем-то питаться… Если мы и не замечали в тех белых пустынных пространствах каких-либо созданий, то это не значило, что их там не было.
Было решено отправить к холодному полюсу группу, в состав которой вошел и я, поскольку ранее бывал на других планетах и был знаком — хотя и не так близко, как с нашим, — с холодными ландшафтами. За исключением меня, Доэга, Производителя Воспоминаний и Хранителя Архивов, в подобных экспедициях бывали еще двое. Клин, некогда бывший нашим лучшим Производителем Фруктов, и Марл, в прошлом один из Хранителей Стад, которые ныне вымерли. Кстати, мы трое входили в число тех, кто считал, что порой наши компаньоны слишком склонны к простым эмоциям, как в случае с озером; наконец, мы уже долгое время были близкими друзьями. В состав группы также входили еще двое, представители молодежи — юноша и девушка, для которых наступила пора ученичества. Достижение возраста ученичества у нас являлось поводом для празднеств и веселья. Это означало вступление во взрослый возраст. Но теперь, когда наши некогда разнообразные и всегда умножавшиеся ремесла и профессии сократились и когда многое из того, чему необходимо было научиться, стало трудным, суровым, а порой и жестоким, места для радости оставалось немного, да и возможностей было мало, и поэтому вся наша молодежь смотрела на это путешествие как на настоящее чудо: конкурс был просто невероятный. Признаться, мы из опасения выбирали лучших с большой неохотой, но все-таки сделали это. Юношу и девушку звали Нонни и Алси — это были смелые, хорошие ребята, совсем еще дети, и они были красивы. Или были бы красивыми: при существовавшем положении вещей они лишь пожелтели и вечно ежились, как все мы, внутри того, что казалось двигающимися, невероятно неуклюжими палатками.
Мы беспокоились, что не можем представить, насколько лют холод на самом деле. Пускай мы и совершали краткие путешествия в эту область, пускай мы и изучили как следует все, что знали, в том числе и на собственном опыте, о других планетах, о том, как там справлялись с суровым климатом.
Мы загрузили на санки запас сушеного мяса — которое мы все ненавидели, хотя и жили в последнее время впроголодь; запасные меховые одежды — на всякий случай — и нечто вроде палатки, сделанной из шкур. Мы все полагали, что нам хватит небольшого запаса продовольствия.
Мы выступили тихим утром: соскользнули с нашей стены, не обеспокоившись о ступеньках, ставших теперь из-за льда очень опасными, и рухнули в сугроб, из которого пришлось с трудом выбираться. Мы были вынуждены пробиваться через рыхлый снег, доходивший до пояса, весь день, поэтому к сумеркам так и не достигли цели — одного холма, в котором мы надеялись обнаружить пещеру. Наше солнце, казавшееся в эти дни довольно тусклым, буквально палило, отражаясь от снега, и жгло глаза. Все вокруг было белым, белым, белым, вскоре и небо наполнилось массами белого снега, и белизна была ужасом и мучением, ибо ничто в истории нашей расы, а потому и ничто в наших телах и умах не было к этому подготовлено. Тьма опустилась, когда мы находились в безбрежном поле, где снег был легким, мягким, наметенным в гребни и бугорки. Наша палатка не могла на нем удержаться и словно погружалась в воду. Мы сбились вместе, раскрыв полы меховых шуб, чтобы передать тепло своих тел друг другу, и накрыв руками головы и шеи. В ту ночь не было снега или бури, поэтому мы пережили холод, в противном случае этого могло бы и не быть. Утром мы пробивались через мягкую удушающую поземку, а затем взобрались на ледник, оказавшийся таким скользким, что мы продвигались вперед не быстрее прежнего, хотя это было лучше, нежели глубокая рыхлость снега, в которой, как мы опасались, можно было совсем пропасть. Мы поскальзывались и спотыкались на льду, но не обращали внимания на синяки и боль и к вечеру достигли того холма, где, по нашим сведениям, должна была быть пещера. Но вход в нее оказался запечатан слоем льда. Нам удалось поставить палатку во впадине, где лежал снег. Палатка была сделана из десяти самых больших шкур, сшитых вместе мехом внутрь; мы навалили на лед еще шкур и пролежали там до утра. Мы не замерзли так, как предыдущей ночью, однако мех шкур внутри палатки пропитался влагой от наших тел и к утру представлял собой уже твердый лед — твердые сосульки льда, вполне способные порезать нас, когда мы выкарабкивались, лицом вниз, в новый день, бывший ясным и безоблачным.
Мы начали понимать, как плохо подготовились к путешествию, и что до меня, то лично я и вовсе хотел отказаться от него. Мы, все трое старших, собрались повернуть назад, но молодые стали нас умолять, и мы сдались. Они пристыдили нас — не столько своими храбрыми сияющими глазами, своей отвагой, сколько чем-то более неуловимым. Когда одно поколение смотрит, как растет молодежь, несет ответственность за их будущее и когда то, что им суждено унаследовать, достойно лишь сожаления, тогда стыд старших вырастает до такой степени, что от него уже не избавиться рассуждениями. Нет, в том не было нашей вины, что нашим детям приходилось учиться преодолевать невероятные трудности, приходилось отказываться от столь многого, что в свое время наследовали мы, старшие. Нашей вины в этом не было, но мы все равно
Мы, трое Представителей, согласились идти дальше.
На третий день небо было ясным и голубым, и поэтому мы видели огромных белых птиц повсюду. Они парили над снегами и льдами, выискивая что-то внизу — какую же добычу? Поначалу мы ничего не видели, но затем, вперившись взглядом в сверкание, все-таки разглядели некоторые движения, как будто что-то ползало или бегало, — но это не было похоже на снежную дымку или волны, подгоняемые ветром. А затем мы увидели маленькие черные крапинки на белом — это был помет белых птиц, и мы стали его разглядывать, — и в нем оказались мех и кости, из чего мы смогли составить некоторое представление о маленьких снежных животных, прежде чем увидели одно из них воочию: мы стояли прямо на нем, оно было прямо у нас под ногами и переворачивалось так трогательно доверчиво, словно играло. Какой-то вид грызуна, совершенно белого, с кроткими голубыми глазами. Раз увидев этих зверьков, мы уже могли их ясно различать: они бегали вокруг, хотя их было и не очень много — определенно, рассматривать их в качестве пищевых ресурсов было нельзя. Если только не заниматься их разведением в неволе. Но чем эти зверьки питались? Мы увидели, как один поедал помет больших птиц… Если птицы поедают их, а они поедают свои собственные останки в помете птиц, тогда это замкнутый цикл, и он едва ли возможен — но не виделось ничего, что могло бы служить грызунам пищей. Мы, впрочем, нашли немного, совсем немного снежных жуков или каких-то других насекомых, тоже белых, — но чем они-то питались, коли сами были пищей для белых зверьков?
Поскольку мы планировали продолжать идти в направлении полюса еще несколько дней, мы не стали собирать образцы, а спешно двинулись дальше. Впереди, как я знал, простиралась гряда холмов, которые прорезали глубокие пещеры, и мы надеялись, что они не будут полностью закрыты льдом. После полудня, когда небо озарилось металлическим темно-голубым сиянием, мы двинулись, поскальзываясь и шатаясь, вверх по реке — мы знали, что это река, только потому, что с удовольствием проводили здесь время, когда она еще текла меж зеленых плодородных берегов и была полна лодок и пловцов. Теперь берега стали совершенно отвесными — ледяной пропастью. Чтобы добраться до месторасположения пещер, нам приходилось врезаться шагами в лед, и юноша Нонни упал и весьма серьезно повредил руку, хоть и
