заводов. Наконец поезд въехал на вокзал Эксчендж. Руби вышла из вагона и остановилась, любуясь огромным зданием вокзала и тяжело дышащим паром локомотивом.
Где-то в ее груди подпрыгивало, словно резиновый мячик, ощущение счастья. Она пошла по заполненным людьми оживленным улицам в сторону универсального магазина «Левис». Там девочка с чрезвычайно важным видом приобрела сандалии «Кларке» за четыре шиллинга одиннадцать пенсов и черные кожаные туфли с кнопкой и ремешком – за семь шиллингов шесть пенсов. Сказав, что обувь мала ей, Руби соврала лишь чуть- чуть – кроме того, надо же было как-то убедить Эмили повезти ее по магазинам. Эта уловка оказалась еще эффективнее, чем Руби ожидала. Находиться в городе одной было чрезвычайно приятно – так она могла пойти куда заблагорассудится и не должна была постоянно возвращаться в отель «Адельфи» ради чашки кофе и сигареты, как это вечно делала Эмили.
Выйдя из магазина, девочка некоторое время постояла посреди тротуара. Шумная толпа обтекала ее, а она все стояла, вдыхая аромат духов и другие запахи, которые нравились ей намного больше, чем вонь сельской местности.
«Куда бы теперь пойти?» – задумалась Руби. О возвращении в Киркби не могло быть и речи – для этого было еще слишком рано.
Она зашагала вдоль улицы, сверкающими глазами рассматривая витрины магазинов. В витрине «Блэклерз» были выставлены платья, и одно из них особенно понравилось Руби: оно было синим, с вызывающими красными точками, красным воротничком с оборками и расширяющимися книзу рукавами, которые напоминали маленькие юбочки. Платье стоило всего один шиллинг одиннадцать пенсов – вчетверо меньше, чем обычно платила за одежду Эмили. Оно было женским, а не детским, но Руби была уже достаточно высокой, чтобы носить его. Зайдя в магазин, она надела платье и стала вертеться перед зеркалом в примерочной кабинке.
– Оно как на тебя шито, милая! – сказала продавщица.
– Беру, – заявила Руби.
Платье доходило ей до середины икр, тогда как все остальные ее наряды едва прикрывали колени. Руби решила, что в этом платье она выглядит совсем взрослой. Она дала продавщице полкроны. Та сунула деньги в трубку, нажала на кнопку, и трубка полетела через весь магазин в стеклянную будку кассирши, которая взяла ее, и спустя минуту сдача Руби вместе с чеком со свистом полетела обратно. Девочку всегда завораживала работа этого механизма.
Руби вышла на улицу и решила, что наденет это платье в субботу на тот случай, если придет Джейкоб. Переходя дорогу, запруженную потоками машин, она едва не попала под трамвай с номером один и пунктом назначения «Дингл» на табличке.
– Дингл! – вслух повторила Руби.
Слово было очень приятным на вкус, каким-то сказочным. Руби заметила, что трамвай остановился и в него садятся люди. Ей хватило секунды, чтобы принять решение: ведь она всегда хотела прокатиться на трамвае. Поднявшись по ступенькам, девочка уселась на переднее сиденье, с которого было особенно хорошо все видно.
Трамвай тронулся с места и с шумом покатился по рельсам, лихо минуя повороты и резко тормозя перед самыми остановками. Одной рукой Руби сжимала пакеты с покупками, а другой держалась за край своего сиденья – она боялась, что когда-нибудь трамвай качнет так сильно, что она вылетит в окно. Они проехали устремленную ввысь башню протестантского собора, строительство которого было начато еще в прошлом столетии и до сих пор так и не закончено.
Подошел кондуктор. Руби за пенни купила билет до самого конца.
– А вы скажете мне, когда мы приедем? – спросила она.
Девочка слышала, как кондуктор перед остановками выкрикивает их названия.
– Милая, ты и так поймешь, когда мы туда приедем. Это конечная остановка.
Теперь трамвай катился подлинной и прямой, заполненной транспортом улице, вдоль которой были расположены магазины всех видов. Иногда он проезжал перекрестки с переулками, застроенными жмущимися друг к другу типовыми коттеджами. Перед пабами, которых здесь, казалось, были сотни, стояли кучки праздных мужчин, засунувших руки в карманы. Повсюду болтали женщины, державшие сумки с покупками. Рядом с матерями чинно стояли или, реже, бегали друг за другом их дети.
Глаза Руби успевали увидеть все. Она смотрела, как одеты женщины, – некоторые почти так же элегантно, как Эмили, у некоторых были шали на голове, как у бедной миссис Хамбл. Руби видела мужчин в костюмах и котелках, видела мужчин без пиджаков, с подтяжками наружу, без воротничка на сорочке и без галстука. Видела холеных, хорошо одетых детей, пышущих здоровьем, и с сожалением замечала покрытые струпьями лица худых оборвышей.
Казалось, она попала в самый центр вселенной. Сжимая сиденье, девочка подумала, что именно здесь ее место – среди людей, шума и запахов города. В гаме ливерпульских улиц она чувствовала себя намного лучше, чем в безлюдном тихом Киркби.
«Я вернусь, – сказала она себе. – Завтра или через месяц, но я вернусь сюда, а когда-нибудь настанет время, когда я переберусь сюда навсегда».
На конечной остановке Руби вышла из вагона и пошла по тихой улице. На беленых крылечках своих домов с довольным видом сидели и грелись на ярком солнышке домохозяйки. Дети карабкались на фонарные столбы, играли в классики на тротуаре или в шарики у стены.
С завистью вздохнув, Руби решила, что ей уже пора ехать домой.
В субботу вечером Эмили отправилась в театр. На ней был новый серый шелковый костюм и шляпка с вуалью в тон, а лисье боа, несмотря на жару, лежало на своем обычном месте – у нее на плечах.
– Дорогая, ты же не будешь скучать? – обеспокоенно спросила она Руби. – Ты можешь почитать или послушать радио. А когда я приеду домой, то расскажу тебе, о чем была пьеса.
– Хорошо, – надув губки, ответила девочка.
Как только Эмили уехала, Руби пошла наверх и переоделась в пестрое платье, которое она купила в «Блэклерз». Платье обтягивало ее худое тело и, как с удовольствием заметила девочка, подчеркивало маленькую грудь. Руби действительно выглядела в нем как взрослая – особенно после того, как она собрала свои черные волосы на макушке и скрепила их заколкой.
Зайдя в комнату Эмили, Руби стала рыться в коробке с драгоценностями, стоявшей на туалетном столике. В конце концов девочка выбрала себе жемчужное ожерелье и серьги – точно такой же комплект, только из жемчужин побольше, надела в театр Эмили. Заметив в углу красные туфли на высоких каблуках, Руби примерила их – они были лишь чуть-чуть великоваты.
Спустившись на первый этаж, она включила радио и была оглушена громогласными звуками классической музыки. С гримасой отвращения выключив приемник, Руби решила поставить на граммофон одну из своих любимых пластинок: сборник баллад в исполнении Руди Вэлли. Песни были такие милые, что от удовольствия у Руби даже защекотало в животе.
Глядя, как крутится пластинка, она начала раскачиваться из стороны в сторону. Песня «Спокойной ночи, милая» была одной из ее любимых. Не в силах устоять перед искушением, Руби сбросила туфли, подняла руки и, обняв себя за плечи, медленно затанцевала. Приятное ощущение в животе все не проходило, порождая какие-то смутные желания. Закрыв глаза, Руби постаралась представить, что в комнате есть другой человек – мужчина, разумеется. Они танцуют в объятиях друг друга, ее целуют невидимые губы – целуют так, как она даже представить себе не могла. Девочка не знала, откуда у нее появились такие мысли, но решила, что они дремали в ее голове с самого рождения.
Руди Вэлли запел «Ночь и день», а Руби все танцевала, с головой утонув в великолепной романтической музыке и даже не догадываясь, что у нее есть зритель.
За окном стоял Джейкоб Виринг. Его лицо сияло после тщательного бритья. На парне был его единственный парадный костюм. Джейкоб никогда в жизни не видел ничего более красивого, чем загадочная юная девушка, подобно мотыльку порхающая по комнате. Эта Руби словно пришла из другого мира. Каждый раз, когда она обращалась к нему, его язык словно деревенел, и Джейкобу удавалось выдавить из себя лишь односложные ответы.
У него уже была подружка. Ее звали Одри Вэйнрайт, ее отец владел фермой, достаточно крупной по сравнению с фермой Хамблов. Существовало молчаливое соглашение, что когда-нибудь Джейкоб женится
