обнаружил, что только три материала подписаны во всех трёх номерах тремя авторами. Два, я (автор вводных слов к НБП-ИНФО № 1) и Аксёнов (автор статейки «Как распространять «Лимонку»»), находятся в Лефортово. Третьим автором был Юшков Олег Иванович — он автор материала в НБП-ИНФО о том, как национал-большевикам следует работать с рабочими. В момент, когда я пишу эти строки, начало августа, Юшков уже (скорость невероятная, особенно для провинции, где люди сидят в СИЗО годами) осуждён условно, отпущен, но по месту жительства не находится.
30 марта мы прибыли в Новосибирск. У вагона, несмотря на позднее время, 23:15, нас встречала делегация из не менее 20–25 ментов. «Операция «Вихрь-антитеррор»», — сказали нам и повлекли в отдел железнодорожной милиции. Там нас тщательно обыскали.
Ничего у нас не нашли, конечно. Даже денег, находившихся при мне. Главный — майор ФСБ — спросил о целях приезда. На что я отвечал, что здесь мы проездом, направляемся в Барнаул, а затем в Горный Алтай, с целью покупки дома. Майор задал ещё несколько вопросов и вышел, его вызвали к телефону. В комнату, где я сидел, зашёл небольшого роста коротко остриженный крепыш лет сорока. Он сел на место, оставленное майором. Некоторое время мы молчали. «Так вы, значит, патриоты, за Россию, да, за русских?» — задумчиво спросил крепыш, вытянул ноги и скрестил руки на груди. «Да, — сказал я, — защищаем интересы русских и в странах СНГ». «Ах да, — сказал он, — это ваши ребята в Риге там…» Помолчали. «Наши!» — «А что же вы к себе чурку взяли…» — «Какого?» — «А этого», — он указал на дверь. «Акопяна, что ли?.. Ну он не чурка, у него мать русская». — «Чурка… чурка… — сказал крепыш, — им доверять нельзя». Речь шла об Артёме.
Поскольку они у нас ничего не нашли, то нас выпустили. Точнее, поскольку они не имели директив нас задерживать, они нас выпустили. Перед тем как выпустить, всё же сфотографировали держащими в руках номера. У меня, по-моему, был номер 1520, если не ошибаюсь. Я спросил: «Для какой цели номера?» Ответа не последовало.
На поезд в Барнаул, отправляющийся через 15 минут, мы не успели. Поэтому мы сели в зале ожидания, и два мента в гражданском без стеснения уставились на нас. Мы стали попеременно звонить Казначееву, руководителю нашей Новосибирской организации НБП. Обыкновенно мы всегда останавливались у него на пути в Алтай. Телефон был занят. Казначеев — преподаватель университета и внук известного учёного (об этом мне поведал Давиденко, сам Дима Казначеев никогда не говорил мне этого) — находился, вероятнее всего, в Интернете. Мы дозвонились, Казначеев приехал и забрал нас. Переночевали у его тётки вблизи автовокзала и утром 31 марта уже мчались в автобусе в Барнаул.
А в это время в Москве происходили следующие события: 30 марта был произведён обыск на 2-й Фрунзенской, дом 7. Во время обыска были изъяты документы. Утром 1 апреля в автобусе скорой помощи умер от последствий удара тяжёлым предметом по голове Александр Бурыгин, один из старейших членов партии, 1952 года рождения. Случилось это в его родном городе Электросталь. Что-то произошло в ночь с 31 марта на 1 апреля.
Саша Бурыгин, напомню, был со мной в Азиатском походе в 1997 году, по маршруту Кокчетав—Алма- Ата—Ташкент—Самарканд—Денау—Душанбе—Курган-Тюбе—Пяндж. Он участвовал также в моей первой поездке на Алтай. Офицер-пограничник, майор в отставке, он был, кроме того, председателем электростальского отделения профсоюза «Щит» (профсоюз военнослужащих в отставке). Именно он в качестве председателя профсоюза арендовал помещение, которое официально числилось как юридический адрес Национал-большевистской партии. Все наши регистрационные партийные документы имеют этот адрес: Московская область, город Электросталь, улица Жулебина, дом 9.
Заметьте, что погиб он через сутки после обыска в штабе НБП (официально: место расположения газеты «Лимонка»). Моя версия случившегося такова: разумно предположить, что и в городе Электросталь, по месту юридического адреса НБП, должен был также быть произведён обыск. Был, очевидно, выписан ордер на обыск. Ключи от помещения должны были находиться у Бурыгина. Офицеры ФСБ привезли его, заставили открыть помещение. В ходе обыска и допроса, зная, что он офицер и пограничник, а значит, возможно, военный руководитель «ужасного заговора, проекта Вторая Россия», его пытались заставить заговорить. Но майорское упрямство мне довелось наблюдать в поезде Душанбе—Москва, когда он не согласился отдать камуфляжные брюки, надетые на нём. «У меня там кальсоны». — «Сними!» — настаивали узбекские пограничники. «Не сниму!..» Они собирались снять майора с поезда. А это значит — его нашли бы в арыке мёртвого. На пути в Таджикистан мы были задержаны девять раз. Бурыгин уже знал криминальные нравы узбекских сил правопорядка. И он всё же упрямился. Тем более он смело держал себя со «своими», с ФСБ, я так предполагаю. 30 марта подверглись обыску мы в Новосибирске, штаб НБП в Москве и 30 или 31 марта — состоялся обыск по нашему электростальскому адресу. Логично? Да ещё как!
В Барнауле к нам присоединился шофёр. В отличие от Николая, Алексей Голубович умел водить. И очень хорошо. Мы забрали свою машину с консервации. Пока доехали на ней в центр города из посёлка, где она хранилась, убедились, что за нами установлена широкомасштабная слежка, не только три автомобиля (возможно, больше, но мы зафиксировали три), но и индивидуальные агенты на улицах. Втроём мы остановились в гостинице «Советская», Артём предпочёл жить у Юры Абрамкина. Пять дней ушли у нас на ремонт и подгонку УАЗика. Только 5 апреля утром мы выехали в Алтай. На одном из перевалов — о сюрприз! — встретили Семёна Пирогова. Он сел в нашу машину.
Сбросив Пирогова в Банном — уже темнело — мы рванули на хутор. До маральника мы доехали тяжело, но без особых проблем, в маральник ездили из деревни, пусть не ежедневно, но ездили, потому снег там был преодолим. В полукилометре от маральника мы увязли в снегу. Хуже всего было то, что под снегом и тонкой коркой льда уже лежала отмерзшая жижа. Попытки продвинуться сколько-нибудь значительно вперёд, не увенчались успехом. Мы заночевали в машине.
На следующее утро Мишка отправился в Банное за трактором, Голубович остался в машине, а я и Артём пошли по снежной метели на заимку, проваливаясь до пояса в воду. Когда мы вошли через два столба без ворот на хутор, наши выходили из бани. С голыми ногами и в тулупах. Они осатанели от радости, увидев нас. УАЗик привёз трактор «Беларусь» через пару часов. К ночи, выпив водки, привезённой мною, и наевшись до отвала маральего мяса, мы разместились все в одной жарко натопленной избе. На завтра, 7 апреля, у нас были обширные планы.
глава XXIII. Эпилог: арест
Они взяли нас в семь утра. Светало. Вначале залаяла собака. «Люди идут! — закричал Димка, спавший у окна. — Много. С оружием!»
Мы стали вскакивать. Ещё через несколько минут в дом вломились вооружённые бойцы. «Лежать, суки! Всем оставаться на местах!» Ну и так далее, строго по телевизионным передачам и фильмам. Полуголых, они выгнали нас на снег, опрокинули на колени и расположились полукругом. Меня — впереди. Кого-то били прикладами. Кто спал в трусах — был в трусах. Я был босиком, в майке и чёрных трикотажных брюках. Без очков.
Всего бойцов было не менее двух взводов. У некоторых на спине значились большие литеры «ФСБ». Командовал ими высокий худощавый тип в тёмных очках. Меня подняли из снега и повели в избу, позволили одеться. Среди хаоса перевёрнутых кроватей начался обыск.
Двое понятых, привезённых из маральника алтайцев, жадными глазами глядели на мой бинокль. Солдаты без нужды появлялись в избе. Следователь, майор Шафаров, писал протокол обыска. Извлечённые у меня доллары начали переписывать по номерам. Их оказалось 11.100. Извлечённые у меня деньги в рублях, около 15.000, впоследствии исчезли.
Так как изба эта маленькая, в сущности на две кровати, а ночью в ней ночевали восемь человек и кроватей занесли четыре, а затем туда вломились солдаты, то хаос там был страшный. «Обыск», это слово не подходит к действу, которое происходило. Извлекался какой-то предмет, и если в нём предполагалась ценность для следствия, его бросали на одну из кроватей, в общую кучу. Один из офицеров копался в книгах — небольшая полка была прибита под потолком. «Узнаёте Диму Кондратьева, Эдуард Вениаминович? — спросил долговязый командир. — Он вас расследовал по взрыву». Я узнал, без всякого удовольствия, надо сказать. Ещё один москвич, фамилию я видел под протоколом обыска, но запамятовал, Эдуард
