— Мы не идем ни на какие договоренности перед боем, — жестко сказал Савин. — И вообще, Роман Остапович, я думаю, что не стоит даже обсуждать эту тему. Простите, у нас режим. Вам пора идти.
Буцаев вздрогнул: кровь бросилась ему в лицо, но он сумел взять себя в руки. Эти простаки, пока не знают, с кем имеют дело..
— Это просто бизнес, — сказал он мягким, вкрадчивым голосом. — То, что я предлагаю, в ваших, поверьте, интересах.
Тренер встал, подошел к двери, открыл ее и показал Буцаеву на выход.
— Спасибо за предложение, но мы не готовы его рассматривать.
Буцаев снял с колен белую шляпу, смахнул с нее воображаемую пылинку и водрузил на голову. На пороге он остановился.
— Очень жаль, что вы не готовы. Причем это в большей степени относится к вам, чем ко мне. Просто вы пока этого не понимаете.
— До свидания, — пробурчал тренер и бесцеремонно захлопнул дверь перед самым его носом.
До Сергея не сразу дошла суть происходящего. Он в это время был в другом месте: мысленно прокручивал последние бои своего противника. Хьюитт был
неудобным соперником — левшой, да к тому же очень длинноруким и с блестящей реакцией.
— Так зачем он приходил? — спросил Сергей тренера.
— Этот подлец хотел, чтобы ты лег, — ответил Савин.
— А-а-а… — сказал тогда Степанцов и тут же выбросил эту чушь из головы.
Но теперь, в свете исчезновения Савина, давешний разговор приобретал совсем другое значение и вес. Тот пижон в белой шляпе оказался человеком дела. Альберт медленно прошелся по комнате, постукивая кулаком о ладонь. Остановился перед сидевшим в кресле Сергеем.
— Ты думаешь, это Буцаев? — спросил он боксера. — Вполне может быть. Меня смущает только одно: что он больше не объявлялся. Отметился и пропал. Если Анатольич у него, то почему он не выдвигает никаких требований? Почему он на него давит, а не на тебя. Он ведь давно уже мог продиктовать тебе свои условия. В чем суть игры?
— Не знаю, — растерянно произнес Степанцов.
— То-то и оно. Ты давай не гони волну. Подождем до утра, ладно?
— Окей. Похоже, ничего другого нам не остается, — согласился расстроенный Степанцов. — Но я все-таки не понимаю, что происходит?
Сергей никак не мог разобраться в своих чувствах и был совершенно сбит с толку. На ринге он привык встречаться с противником лицом к лицу. Но то, что творилось сейчас, никак не напоминало единоборство. Скорее, бои без правил.
Раньше тренеру удавалось ограждать его от закулисных интриг: в профессиональном боксе, как и в любом другом виде спорта, их всегда хватает. А теперь — Савин пропал сам. И поэтому Степанцов пребывал в глупой растерянности. Между тем до боя оставалось всего два дня. И Сергей понимал, что он — не готов.
Первая неделя отпуска прошла, как сон. Из Нью-Йорка они поехали на запад, в Йеллоустонский национальный парк. Огромный парк занимал территорию, принадлежавшую сразу трем соседним штатам: Вайоминг, Айдахо и Монтана. Лайза рассказала Белову, что все это — исконные территории индейских племен, по именам которых и названы сами штаты. Лайза знала о Йеллоустоне не так уж и много. Она была здесь только один раз — в раннем детстве; с тех пор прошло почти двадцать лет.
В свою очередь, Белов продемонстрировал незаурядную эрудицию; он сходу прочитал ей лекцию о достопримечательностях Йеллоустона, особенно о здешних всемирно известных гейзерах. Естественно, трепетное отношение Белова к гейзерам ее не удивило. Ведь он уже давно с упорством одержимого коллекционировал все, что связано с вулканической деятельностью.
Но, как ни странно, Лайзе очень нравилась эта черта его характера стремление во всем пойти до конца, докопаться до самой сути. Было в этом что-то очень мужское и очень русское. Иной раз Лайза ловила себя на мысли, что она сильно изменилась под влиянием Саши. Он позволил ей посмотреть на себя и на Америку со стороны. Бывали даже случаи, когда она, прежде чем ответить на простой и, казалось бы, очевидный вопрос, сначала задумывалась, а что сказал бы на это Белов?
Лайза злилась на себя; ей казалось, что она теряет свою самость, свою индивидуальность. Но потом при-шла к выводу, что перемены, происходящие в ней, — совершенно естественны и обусловлены самой природой. Разве женщина не подобна жидкости, принимающей форму сосуда? Она тут же поймала себя на мысли, что если бы эта крамола стала достоянием гласности, американские феминистки подстерегли бы ее темным вечером и разорвали на части.
Бог с ними. Главное, что Белов ей дает ощущение надежности и постоянства. А это, пожалуй, главное, что нужно женщине, — плечо, на которое всегда можно опереться. Лайза успокоилась, когда поняла, что чувствовать себя любимой женщиной Александра Белова ей нравится ничуть не меньше, чем быть Лайзой Донахью. А иногда даже больше.
Они пересекли континент менее чем за два дня. Белов, казалось, был сделан из железа. Он буквально сливался с рулем, не чувствуя усталости. Иногда Лайза думала, что ее «Тойота» значительно выигрывает по части комфорта… Но у «Стингрея» было другое преимущество — репутация грозного пожирателя километров, которая полностью соответствовала действительности!
Прав был мистер Робертсон: эта машина не умела ездить. Она, как птица, была создана для полета. «Стингрей» со свистом вспарывал тугой встречный воздух, распугивая конкурентов на своей полосе густым утробным басом многолитрового движка, тогда как встречные машины шарахались от одного его вида. И Белов радовался как ребенок. Его захлестывал адреналин от сознания, что под ногой — табун в триста шестьдесят лошадей, и одного легкого нажатия на педаль достаточно, чтобы они вырвались на волю и понесли.
Они остановились на короткую ночевку в придорожном мотеле. Но, как и предсказывала Лайза, по-
тратили ночь не на сон, а на занятия любовью — такие яростные и ожесточенные, что под утро они больше смахивали на военные действия. Едва рассвело, Белов посадил шатавшуюся от усталости Лайзу в машину. Он налил в термос отвратительный по виду и запаху, но зато очень крепкий кофе из автомата, и сел за руль. «Стингрей», как и его новый хозяин, изнывал от нетерпения продолжить эту сумасшедшую гонку.
Снова замелькали Дорожные указатели, белые штрихи разметки и живописные пейзажи. Саша, как одержимый, мчался вперед, выжимая из двигателя если не все триста шестьдесят лошадиных сил, то уж двести восемьдесят — это точно. К вечеру они приехали в Йеллоустон. Переночевали в местном мотеле, оставили «Стингрей» на стоянке, и утром, взяв лишь рюкзаки, отправились вглубь парка.
Молодой сотрудник парка сказал, что есть свободные хижины и, если они не хотят спать под открытым небом, что тоже неплохо, можно снять хижину Белов спросил, какая из свободных хижин расположена ближе всего к пику Друидов. Служитель развернул перед ним карту и пометил ближнюю хижину красным маркером. Саша оплатил аренду домика, страховку и стоимость входа в парк. Сотрудник строго-настрого предупредил, что в национальном парке запрещается наносить какой бы то ни было урон живой природе.
— А если я встречу медведя? Ведь они у вас тут водятся? — спросил Белов.
— Да, медведи — наша гордость, — ответил тот. — Они у нас двух видов: гризли и барибалы. Но охотиться на них строжайше запрещено.
— А что делать, если они захотят меня съесть? — поинтересовался в шутку Белов.
— В этом случае пожелайте им приятного аппетита, — сострил туземец. — И постарайтесь, чтобы на вашей одежде было как можно меньше пуговиц; от пуговиц у медведей портится пищеварение.
Белов с Лайзой рассмеялись, поблагодарили молодого человека и пошли вперед, придерживаясь тропы, указанной в карте. К счастью, в парке все было организовано на славу; через каждые сто-двести метров стоял указатель, через каждый километр — будка экстренной связи. За шесть часов ходьбы им дважды попался конный смотритель парка и один раз — пеший. Во всех трех случаях смотрители приподнимали смешную форменную шляпу и вежливо интересовались, не могут ли они чем-нибудь
