блондинкой.
Хасан побагровел. Дыхание его участилось, ноздри раздулись от гнева.
— Слушай, я тебе про ишака ничего не говорил, да?
— Хватит болтать! — оборвал его Буцаев. — Лучше прикиньте, кто в Вегасе сможет вывести нас на боксера?
— Эдик Маципуло, — оживился Реваз. — Но только он ничего не скажет. Он полез в драку с каким-то земляком: тот сломал ему челюсть в двух местах, теперь Эдик кушает через трубочку, и молчит, как бифштекс.
— Ну, ладно, хоть написать-то он сможет? Пальцы целы? И на том спасибо, — получив утвердительный ответ, Буцаев открыл крышку супницы, зачерпнул. уху половником, выбирая куски рыбы посолиднее, налил золотистый бульон в фарфоровую тарелку Упоительный запах ухи вызвал у присутствующих обильное слюновыделение.
— Итак, — сказал босс, потирая руки, — послезавтра мы едем в Вегас. А сегодня вечером я сделаю ставку.
Шестерки насторожились: Буцаев имел склонность к рискованным операциям, которые не всегда приносили ожидаемый успех. Он был игрок, каких поискать.
— Большую? — поинтересовался Реваз, скрывая беспокойство под напускным равнодушием.
— Немаленькую, — ответил Буцаев, занося над тарелкой серебряную ложку.
— Может, не стоит, так рисковать?
— Это не риск! — возмутился Роман Остапович. Он разогнал ложкой золотистые капельки жира на поверхности ухи, и ему не терпелось поскорее приступить к трапезе. — Это бизнес! Храбинович обещает двойную выдачу. Мы знаем, что Соломон надежнее всех швейцарских банков, вместе взятых. Все очень просто: мы заставим боксера лечь, когда надо, и получим у Храбиновича честно заработанные деньги. Если ты думаешь иначе, вали горбатиться в «Макдональдс».
— Меня тошнит от «Биг-Маков», — признался Реваз.
— Тогда ешь уху, пока даю.
Вечером того же дня, ровно в девять, Буцаев привез в «Гамбринус» дорогой кейс. Храбинович сидел на своем месте, в углу. Он размачивал в чае простые сухари, давил их на блюдечке чайной ложкой и потом отправлял полученную кашицу в рот. На лице его застыла загадочная библейская улыбка, но глаза, как всегда, были серьезными и не упускали ни одной детали.
Роман Остапович успел переодеться. На нем по-прежнему был белый костюм, но уже другого покроя и сшитый у Сен-Лорана. Вместо сиреневого шейного платка он повязал малиновый. Аметистовый перстень сменил на украшенный крупным рубином.
Буцаев поставил чемоданчик на стол перед стариком, развернул к нему и открыл крышку. На какую-то долю секунды уголки рта Храбиновича дрогнули, лицо подобрело.
— Здесь у вас… — он написал на салфетке шестизначную цифру.
— Соломон Маркович!. — Буцаев расплылся в довольной улыбке. — Если бы все считали как вы, производители калькуляторов давно бы разорились. Вы можете выступать с этим номером в цирке. Нет, вам место в книге Гиннеса.
— Роман Остапович! Это же — деньги, — с нежностью в голосе сказал Храбинович. — Я их вижу по- другому, чем счетная машинка. И по-другому, чем вы. Для меня деньги — образ, если вы понимаете, о чем я говорю. Впрочем, не будем размазывать манную кашу по столу. Перейдем к нашему интересу.
— Двойная выдача! — напомнил Буцаев.
— Вы пугаете меня моей собственной добротой. — Храбинович покачал головой. — Но… Слово вылетело, и его уже не посадишь. Двойная, как и договаривались.
Буцаев счел свою миссию выполненной и поспешил откланяться, но старый лис окликнул его.
— Роман Остапович! Если уж вы знаете такого, чего не знаю я, то, может быть, скажете, в каком раунде он ляжет? — Это была откровенная покупка. Храбинович, желая обезопасить себя на случай возможного проигрыша, хотел вернуть хотя бы часть денег. — Я бы мог предложить восьмикратную выдачу.
— Восьмикратную? — вздрогнул Буцаев: все это выглядело более чем заманчиво. Он принялся в уме подсчитывать выигрыш.
Храбинович горестно усмехнулся: мол, вот что вы со мной, стариком, делаете, пользуетесь моей добротой.
— Значит, если при таком раскладе, — растягивая слова, сказал Роман Остапович, — я разделю ставку пополам: половина — против русского, половина — на конкретный раунд, то…
— То получите два миллиона грязненьких, замусоленных бумажек, никак не учтенных в Департаменте финансов США.
— Ого! — Буцаев потер руки, как муха лапки. — Миллион шестьсот баксов чистой прибыли?
Храбинович всем своим видом изобразил одобрение: растет, растет смена. Идут молодые, хваткие, с длинными загребистыми руками. Не факт, однако, что им удастся дожить до старости, для этого нужна в придачу к рукам еще и голова, которая, вопреки распространенному мнению, есть далеко не у каждого.
Все люди делятся на три категории: на тех, у кого есть голова, тех, кто думает, что она у них есть, и на тех, у кого ее нет. Буцаев относится к… Впрочем, это покажет время… Время, а вовсе не опыт, как самоуверенно утверждал ребе, коммунистов Маркс критерий истины. Деньги гораздо легче получить, чем удержать.
— Умеют же зарабатывать люди! — вздохнул Храбинович с неприкрытой завистью. — За один вечер — миллион шестьсот баков! Правда, два процента я возьму себе в любом случае. Таков порядок — за коммерческое посредничество.
— Я подписываюсь, — сказал Буцаев. — Значит так: половина — против русского, половина — на… — он задумался, потом растопырил пятерню, — пятый раунд!
— Принято, Роман Остапович, — согласился Храбинович. -
Он жадным взмахом руки подтянул к себе по столу кейс, а другой медленно закрыл его крышку. Сделал он это с видимым сожалением: все-таки деньги сделаны не только для того, чтобы делать деньги. Сам вид их в большом-количестве может доставлять наслаждение, сравнимое с оргазмом. И сие особенно важно в преклонном возрасте, когда женщины уже не могут доставить того удовольствия, что раньше. Ах, аденома, аденома, ведь какое красивое слово! Как женское имя, будь она неладна. Жаль, что из баксов нельзя склеить новую, молодую простату. Храбинович проводил уходившего Буцаева печальным взглядом.
— Совсем зарвался мальчуган, — сказал Соломон без всякого осуждения. По-моему, он уже не может отличить деньги от дерьма, которое на них налипает. Ну, ничего, сказано в Книге Пророка: покуда есть на свете бараны, народ божий обязан их стричь — нежно и ласково, — старик взял с блюдца очередной сухарик и макнул его в чай.
Чай Храбинович пил без сахара.
Самолет Белова прилетал в международный аэропорт имени Кеннеди около четырех дня. Саша весь извелся за долгие часы полета. Долгожданная встреча с Лайзой радовала и пугала одновременно. С одной стороны — она ждала его, и он ждал встречи с ней, но с другой стороны… А что, если в реальности все окажется немного не так, как это представляется по телефону? Что, если он заметит какие-то жесты, взгляды, мимические движения, отличающиеся от интонации и смысла услышанных слов?
Белов переживал, как мальчишками думал о том, что сам не ожидал от себя ничего подобного. «Боинг» разрезал густую пелену облаков и стал снижаться. Саша буквально всем телом и сердцем чувствовал, как с каждым метром приближается к земле.
Посадка прошла быстро и почти незаметно. Лайнер коснулся бетонной полосы, замедлил бег, остановился, а потом тягач отбуксировал его к самому терминалу. Белов, едва дождавшись разрешения отстегнуть ремни, бросился к выходу. Он одним из первых ступил в герметичный рукав, связывавший самолет с терминалом для прибывших.
Он сам не знал, зачем торопится. Боится, что Лайза не дождется и уйдет? Нет, вряд ли. Скорее всего,
ему не хотелось сливаться с толпой. Белов ничего не сдавал в багаж; саквояж висел на плече. Саша
