попадалось. А уж я насмотрелся на соларов, как вы понимаете, разными способами. И продолжаю ими любоваться почти ежедневно на протяжении вот уже десяти лет.
Если вычленить самую суть, то работа пастуха Солнечных тюленей заключается в том же, что и работа любого другого пастуха за всю историю человечества: выгонять животных на пастбище, следить, чтобы они исправно паслись и не разбредались, оберегать их от всяческих невзгод и опасностей, пригонять стадо обратно на место ночёвки и дойки… А то, что пастбище — это открытый космос и место ночёвки и база находятся на астероиде, где притяжение чуть ли не в сто раз меньше земного, — уже не особо важно.
Хотя, если взглянуть шире, то, разумеется, космический пастух, в отличие от земного коллеги, должен ещё уметь мастерски управлять спейсфлаером класса «скутер» и сворой роботов, играющих ту же роль, что и пастушьи овчарки. Не считая кучи других навыков, без которых не бывает нормального профессионального космонавта. Потому как, если ты работаешь в космосе, то уже являешься космонавтом по определению. И даже в первую очередь космонавтом. А уж затем пилотом, штурманом, инженером, рабочим-монтажником, пастухом или кем-то ещё.
Вообще-то о своей работе я могу рассказывать часами. Во-первых, потому что её люблю, а во-вторых, космические пастухи болтливы по своей, что называется, природе.
Издержки профессии, так сказать.
Не все, конечно. Но что касается меня, то — в полной мере. Дай волю, и я могу проговорить несколько часов подряд, не останавливаясь.
Некоторые, особенно те, кто ни хрена не понимает в нашей профессии (недобросовестные журналисты в первую очередь), утверждают, что это всё от одиночества. Мол, космический пастух редко видит людей, а потому готов трепаться до упаду с первым встречным-поперечным.
Смею заверить, что это полная ерунда.
Начать с того, что мы вовсе не одиноки. На одной моей базе нас девятнадцать человек вместе с доярами и всем инженерно-техническим персоналом, а уж когда прибывает грузовик с Земли, то и вовсе становится тесно. Плюс ко всему, я не очень понимаю, как можно чувствовать себя одиноким при современных средствах связи и виртуальных развлечениях. Да, конечно, электромагнитные волны бегут от нас до Земли больше 23 минут. И столько же обратно. То есть в режиме чата или радиотелефонного разговора поболтать с друзьями-товарищами-любимыми не удастся. Ну и что? Мы прекрасно общаемся и в режиме интернет-блогов, например. Никаких проблем. А уж о развлечениях я и не говорю. Диск — в комп, шлем — на голову, и расслабляйся — не хочу. На любой вкус и полную катушку. Хотя на самом деле на развлечения-расслабления времени особо не остаётся. И не только потому, что много работы. Она ещё и сама по себе такое развлечение, что куда там самым последним и навороченным компсимуляторам и прочим виртуальным радостям. Для тех, кто понимает, конечно. Например, вы пробовали когда-нибудь загнать обратно в гурт трёх-четырёх соларов, которым отчего-то одновременно вздумалось полюбопытствовать, что делается в паре-тройке тысяч километров от сферы пастбища? И хорошо ещё, если в паре-тройке, а то ведь бывает, что и на десять тысяч скачут, и больше. Ищи потом их, свищи, если растерялся и сразу не среагировал! Пояс большой, а солар прыткий. При большом желании развивает такую скорость, что никакой «скутер» не догонит — только на роботов-«овчарок» и надежда. Да и то не всегда. Тем более что способ передвижения соларов до сих пор окончательно не разгадан. Точнее, не способ, а механизм. Потому как уже всем давно ясно, что Солнечные тюлени передвигаются в космическом пространстве, используя нечто вроде непрерывной нуль-транспортировки на сверхкороткие расстояния.
То есть солар, чья средняя длина, как известно, не превышает полутора сотен метров, исчезает в одной точке пространства и тут же появляется в другой, отстоящей от первой не более чем на пять миллиметров. И в секунду он таких перемещений может сделать и тысячу, и миллион. Только непонятно, КАК. По идее, должен у соларов быть какой-то специальный внутренний орган, обеспечивающий подобный фантастический способ перемещения в пространстве. Но никто пока этого органа не обнаружил, а значит, и не разгадал главную загадку соларов.
Хотя откуда мне известно, что именно эта загадка Солнечных тюленей — главная? Есть и другие. Например, откуда они вообще взялись и почему так легко дали себя приручить?
Это рабочее утро ничем не отличалось от сотен и сотен других — те же привычные мысли и заботы, то же сдержанно-бодрое настроение. Мой гурт насчитывает ровно двадцать девять животных, и при моём появлении над лежбищем в сопровождении пяти «овчарок» все двадцать девять медленно отлипают от поверхности астероида и словно всплывают над ней. Величественное зрелище, и никогда мне не надоедает, хотя я и не знаю даже, с чем его сравнить.
Затем проходит секунда, другая — и стадо, набирая скорость, устремляется прочь от места ночлега прямо, что называется, в открытый космос.
Ну, а я вместе со своими «овчарками» — за ними.
Радиовызов с базы пришёл в десять часов двадцать восемь минут по бортовому времени:
— Ферма-два — Пустыннику, Ферма-два — Пустыннику. Как слышите меня? Приём.
— Здесь Пустынник. Слышу вас хорошо. Что там у вас, ребята, неужто внеплановый космолёт с голыми бабами на борту? Приём.
— С каких это пор ты интересуешься голыми бабами? Я думал, тебе и твоих соларов хватает по самое не могу. Приём.
— С соларами я, конечно, трахаюсь, это ты верно заметил, да только кончить никак не могу. Голые же бабы…
В подобном духе мы с нашим штатным радистом засоряли эфир ещё минут пять, пока наконец мой собеседник не соизволил перейти к делу.
Оказывается, пришло сообщение с нашей главной пастушеской обители на Церере о том, что в районе Пояса и вроде бы относительно неподалёку от нас около двадцати минут назад зафиксировано появление трёх неопознанных объектов. Предположительно искусственного происхождения. В связи с чем непосредственно пастухам на пастбищах и всему остальному персоналу предписано удвоить внимание, проявить бдительность, смотреть в оба и вообще быть готовыми.
— Делать им не хрен, — выразил я свое мнение по данному вопросу. — Какие ещё, к богу, искусственные объекты?
— Три внеплановых космолёта с голыми бабами, — хрюкнул радист. — Почем я знаю? Но фишка в том, что диаметр самого малого объекта предположительно достигает четырнадцати километров.
— Сколько-сколько? — не поверил я своим ушам.
— Четырнадцать километров, — повторил радист. — А самого большого — двадцать два.
— И где ж они теперь?
— А шут его знает. База говорит, что они, лишь только появившись, немедленно исчезли с экранов. Как растворились.
— Глюки Пояса, — хмыкнул я. — Тут ещё и не такое мерещится иногда. Тебе ли не знать.
— Я-то знаю, — согласился радист. — Но администратору нашему с Цереры этого не объяснишь. Молодой он ещё да ранний. Выслужиться хочет.
— Ну и… с ним, — зевнул я.
— Ага, — согласился радист. — Но сообщить тебе я был должен.
Я в изысканных выражениях поблагодарил его за похвальное отношение к своим профессиональным обязанностям и собрался уж было выслушать не менее цветистую ответную тираду, как тут в наушниках треснуло с такой силой, что на долю секунды я перестал не только что-либо слышать, но и видеть.
А когда слух и зрение вернулись, то оказалось, что в эфире царит мёртвая тишина, а на обзорном экране прямо по курсу расположились… Я как-то сразу осознал, что это и есть те самые пресловутые искусственные объекты, о которых буквально только что сообщал наш радист.
Диаметром, если верить дальномеру, четырнадцать, восемнадцать и двадцать два километра.
А с чего бы мне ему не верить? Я и поверил. Тем более что и собственным глазам доверять привык. Хотя то, что перед ними предстало, больше всего было похоже на плод не в меру расшалившегося воображения.
Представьте себе белую розу. Крупную, с изящно вылепленными и хитроумно закрученными, будто
