— Нет, Захарыч, я твоих денег не возьму… Отнять последние гроши — это бесчеловечно, грешно…
— А прогонять меня не грешно?! — выкрикнул парик, и, всхлипывая, весь затрясся.
— Да разве ж я тебя прогоняю?! Чудак ты, чудак! Точно мне самому это легко… Может, у меня вся душа выболела за эти дни… Голубчик ты мой… Мой старый, верный друг!.. Оставайся и живи… Успокойся, — взволнованным и растроганным голосом говорил профессор.
— То-то… Вы о «них», о «тех» жалели… А Михей и так хорош… Пусть едет в деревню… Точно я могу расстаться с вами и с ней?! — всхлипывал старик.
— С кем с «ней»?
— С нашей «лаботорией»…
— Эх, Михеюшка, мы с тобой, старина, понимаем друг друга…
— А понимаете, так нечего и спорить… Отдадим деньги, и баста… Можем еще учебник написать… Вот и расплатимся… Что тут толковать… Не обидьте!..
— Учебник-то ботаники мы написать можем. А только денег я твоих взять не могу.
Михей Захарыч больше спорить не стал, но вдруг повеселел, точно у него гора свалилась с плеч. Они провели вечер в дружеском разговоре, и у обоих было на душе светло и радостно.
На другой день Михей Захарыч, не спрашивает больше барина, отнес и уплатил часть его невольного долга и принес расписку…
Андрей Иванович был очень спущен и ничего не мог произнести от волнения:
— И слышать ничего не хочу… Заплатил, и баста… Свои люди — сочтемся… Знаю вас тридцать лет… Заплатите, — сказал решительно Михей Захарыч и начал распаковывать увязанные вещи.
Жизнь барина и слуги вошла в их тихую, обычную колею. Говорят, Андрей Иванович на старости лет еще больше стал работать и все беспокоится о долге своему Захарычу, а тот по-прежнему ворчит на него.
