теоремы. Вот и выходит, что я уже никогда не запомню и не пойму ни геометрию, ни грамматику, ни физику, ни любую другую науку, раз такая стала память и раз такая у меня стала голова. Это просто страшная вещь, случившаяся в моей жизни. Странная безмозглая какая-то болезнь в моей голове — исчезающая на глазах память, непонимание окружающего, непонимание теорем».
Может быть, так обстоит дело только со сложными системами наук — геометрией, физикой, грамматикой?
Ну а что, если мы упростим задачу, если мы перейдем к простому счету — к программе первого, второго, третьего класса? Может быть, здесь будет легче?
Но и тут нас ждут разочарования. Оказывается, уложить простую систему чисел так же трудно, как усвоить сложные научные понятия.
«От ранения я полностью забыл счет и не знал вначале ни одной цифры (так же, как и не знал ни одной буквы). И опять я сидел рядом с учительницей, полуулыбаясь ей, надеясь, что скоро проснусь от этого странного и страшного сна, что не может быть, чтобы я не умел говорить, читать, считать. И я долго смотрю на цифру и что-то вспоминаю или жду какое-то время. Наконец я вспомню про начальную цифру — один (1), и тогда я по цифровому алфавиту перебираю потихоньку: «один, два, три, четыре, пять, шесть, семь… семь!» — громко говорю я, глядя в упор на цифру 7. А иногда бываю не в силах сказать, а сколько же будет хотя бы… шестью шесть — тридцать шесть, или сорок шесть, или тридцать, — или еще сколько? Иногда бывает (сам замечал), что не могу сказать, сколько же будет… дважды два. Какие-то вредные силы без конца затмевают поврежденный мозг. И так до последнего времени путаница продолжается в таблице умножения.
Я напоминаю просто ребенка лет пяти в этом случае. Я не знаю ни одной цифры. Но уже идут занятия по счету, и оно начинает идти успешнее, чем с буквами. Ведь цифры почти все одинаковые, стоит только запомнить их десять штук, а потом всё повторяется с небольшими отклонениями и добавлениями. Но учительница уже начинает требовать, чтобы я умел считать в обратном порядке, т. е. от десяти и до единицы, а для меня это было просто наказанием, и в первое время я не мог считать цифры в обратном порядке. А потом я так начал считать. Сначала считаю от единицы и по порядку до десяти; затем мне требуется уменьшить одну цифру на единицу, но я не могу еще произнести слово «девять» сразу, а начинаю считать от одного и по порядку до восьми и т. д. до последней цифры. А это страшно тяжело было для меня считать вот таким образом в обратном порядке.
В первое время мне было очень трудно подсчитывать числа (ведь я заново учусь считать!), тем более что приходилось и приходится пользоваться «цифровым алфавитом» — 1, 2, 3, 4… и т. д., иначе я никак не мог вспомнить сразу без «алфавита» какую бы то ни было цифру. Вот, например, мне О. П. говорит: «Сложи числа 10 и 15, подсчитай, сколько будет». И вот я начинаю подсчитывать: «Один, два, три… десять» — это значит, что я понял, что означает число «десять», когда произнесу его после пересчета по порядку с одного до десяти. Иначе я не мог понять, что значит число «десять». Затем я начинаю снова подсчитывать: «Один, два, три… четырнадцать, пятнадцать!» Это значит, что я понял, что значит число «пятнадцать» (и словесно, и числительно понял!). А потом я начинаю дальше складывать: «Шестнадцать, семнадцать…» — и подсчитываю от шестнадцати до двадцати пяти по пальцам.
Считать в письменном виде мне гораздо легче, а в уме — очень и очень тяжело и трудно, и считаю всегда длинным способом. Вот О. П. говорит: «Отними от 32 цифру 17, сколько будет? И сделай это в уме!» И вот я начинаю копошиться — считать, пересчитывать в уме — очень медленно и очень долго, переспросив дважды учительницу про эти цифры… От 32 отнять 2 — будет 30. К 17 прибавить 3 — будет 20. От 30 отнять 20 — будет 10. От 10 отнять 7 — будет 3. К 3 прибавить 10 — будет 13. Да от 30 осталось 2, ее надо прибавить к 13, будет 15!» Иначе я не мог считать без таких обходов и переходов. В письменном счете гораздо проще и быстрее.
Я уже теперь знал значения более простых слов, как «сложить» и «вычесть» («прибавить» и «отнять»), «умножить» и «разделить», и то я их в нужное время не мог вспомнить, хотя я их уже понимал. А эти понятия — «разность», «частное» — я не мог их запомнить…
И я без конца путаю цифры одну с другой, а в уме долго не мог подсчитать, сколько же будет, если сложить или вычесть числа. А вот такие цифры с понятиями о квадратном корне я с трудом осознаю вначале, а как перестану касаться этих вещей — быстро почему-то забываю, как надо извлечь квадратный корень: √49 и √0,49 и √4 и √0,4 — перестаю понимать эти вещи быстро. Так же и с другими подобными вещами.
Учительница начала со мной заниматься счетом — складывать и вычитать, а позднее мы вместе с ней начали учить таблицу умножения. За несколько месяцев я, кажется, почти всю ее запомнил, но частенько путал цифры одну с другой, а иногда бываю просто не в силах сказать, а сколько же будет хотя бы… пятью шесть — тридцать шесть, или тридцать, или еще сколько? И так до последнего времени путаница продолжается в таблице умножения. В уме мне считать очень тяжело, и, когда что ни считаю, на бумаге считаю значительно легче, да и всегда теперь, если нужно что подсчитать, то только с помощью бумаги и подсчитываю, но частенько путаю цифры, мешаю одну с другой в своей памяти…
В последнее время учительница пробовала задавать мне небольшие задачи по арифметике, когда я уже научился складывать и вычитать цифры, умножать и делить их, как в начальной школе делают. И когда она начала мне говорить о слагаемом и вычитаемом, разности, частном и сумме, то я почему-то никак не мог их — слова и понятия — запомнить и осознать сразу. Я только слышу эти слова как что-то знакомое, а что именно — сам не знаю и не понимаю. Правда, я скоро понял смысл этих слов, т. е. что они относятся к «счетному делу», — «складывать», «вычитать», «делить», а вот запомнить эти слова — «слагаемое», «разность» — я никак не мог и не могу применить их в задачах, без конца забываю их смысл.
Я начинаю думать над словом «частное»… и опять я думаю, думаю над этим словом, к чему оно относится, к вычитанию ли, к сложению ли, к делению ли.
Учительница подсказывает и значение этого слова. Но теперь я уже забыл значение слова «разность».
И как все это мешает жить! Он даже не может сходить в магазин, подсчитать затраты, проверить сдачу.
«Я часто забываю, сколько будет пятью пять: то ли 25, то ли 35, то ли 45? И цифры менее заметные — хоть бы там шестью семь, сколько будет? — я забывал совсем… и начинаю перебирать всю таблицу с самого начала и до конца, пока не найду, какая должна быть поставлена цифра. Я, конечно, разберусь в цифрах, в их верности, когда я сижу у себя дома за столом, с карандашом в руке. Но когда я нахожусь на прогулке или берусь подсчитывать сам у прилавка магазина, я всегда ошибусь в ту или в другую сторону…
Поэтому теперь я сам почти не считаю деньги, когда захожу в магазин и хочу купить какой-нибудь продукт питания (или еще что), я только говорю кассирше, что мне надо выбить пол кило или кило такого-то продукта, кладу ей деньги и кассирша мне выбивает чек, выдает остаток денег, а потом иду к продавцу, который мне свесит положенный продукт. А сам почти совсем перестал подсчитывать что-либо в магазине».
И все это не ограничивалось трудностями счета. Его беспомощность распространилась и гораздо дальше.
Теперь он не мог играть ни в шахматы, ни в шашки, ни даже в домино, и все эти игры (такие простые в прошлом — ведь он всегда так легко обыгрывал своих партнеров) стали недоступными.
«До ранения я умел играть в любые игры и всегда играл и владел ими на «хорошо», на «отлично», а вот после ранения разучился играть в них. И лишь потом, спустя несколько месяцев и лет, я снова кое-как научился играть хотя бы в шашки, в шахматы, в домино, но по-настоящему владеть этими играми уже почему-то не могу. Вот я сажусь играть в домино (два партнера против двух партнеров). Игра вроде простая: каждый игрок имеет 7 фишек (из 28 штук), максимальный счет одной фишки равен 12. Хотя фишек пустотных или цифровых всего 7 штук одного вида, размещены они по-разному в 28 фишках, отчего я теряюсь и не в состоянии упомнить, кто чем играет, я быстро забываю, кто что ставил… я думаю, вспоминаю… а игроки ждут, ругаются каждый раз, когда мой ход, и все равно не припомню, какими фишками я сам ходил. И когда я смотрю на домино (шашки, шахматы), то я вижу в окружности две или три фишки (вместо 28), и, чтобы не забывать про них, приходится без конца оглядывать фигурки во все стороны…
До войны и до ранения я хорошо играл в шахматы. Но вот после ранения в госпитале я почему-то
