Память о героях Первого гвардейского увековечена и в названиях десятков населенных пунктов и улиц по всей стране. Под Ленинградом, во Всеволожске есть улицы Михаила Плоткина и Вадима Евграфова, в Даугавпилсе — Петра Игашова, в Светлогорске Калининградской области — Евгения Преображенского. В городе Пионерском о летчиках Первого полка напоминают улицы Николая Афанасьева, Аркадия Чернышева, Алексея Рензаева, Павла Колесника, Василия Меркулова, Сергея Смолькова, погибших смертью героев.
Не раз Борзов пролетал над крепостью Кенигсберг с торпедами, бомбами, минами, не раз в море торпедировал суда противника. Теперь в городе Калининграде есть улица лидера торпедоносцев, как бы возглавляющая строй улиц, названных именами летчиков Первого гвардейского и других полков балтийской авиации.
Мне пришлось побывать в подразделении авиаторов, которое принимало участие в учениях 'Братство по оружию — 80'.
За отличные действия на учениях авиаторы получили благодарность министра обороны.
Среди пилотов я увидел одного, удивительно похожего на штурмана Андрея Шевченко. Андрей, высокий, стройный лейтенант, причинял массу хлопот начальнику вещевого довольствия: ему требовалась обувь сорок пятого размера.
В юности Андрей был ужасно худ, и приятели в изюмской школе фабрично-заводского ученичества на Украине называли его кащеем. Прозвище сохранилось и тогда, когда он стал токарем на паровозно- ремонтном заводе. Шевченко всерьез занялся спортом. Когда задумал пойти в авиацию, друзья смеялись:
— Где уж тебе!
Но остряков, также проходивших медкомиссию, забраковали, тогда как Андрей стал курсантом штурманского факультета Ейского училища, а затем штурманом в Первом полку. Когда началась война, жену штурмана и пятилетнюю дочку Нину эвакуировали в тыл. Андрей не смог проводить — выполнял боевое задание. Но ни на минуту не забывал их. Не так часто, правда, писал письма. Свою любовь выражал в двух песнях. Одна рассказывала о широко раскинувшемся море. Другая — о летчиках:
'В далекий край товарищ улетает, За ним родные ветры улетят…'
Дальше говорилось, что 'знакомый город может спать спокойно и видеть сны и зеленеть среди весны…'
Андрей Шевченко вкладывал в эту песню много личного. Может быть, он напевал ее, пролетая летом сорок первого и над Кенигсбергом…
Дочь Шевченко привезла на Балтику горсть земли с Украины. Спрашивала, как воевал и погиб ее отец. Андрей Шевченко погиб на глазах А. Я. Ефремова. Бомбардировщик вспыхнул над островом, в несколько мгновений пламя охватило моторы и фюзеляж. Наверное, машина была повреждена над Берлином, или в пути ее атаковали перехватчики…
Совершает посадку экипаж воздушного корабля с бортовым номером '10', и хочется сказать — попадание в десятку, настолько точно приземлился самолет.
Молодые авиаторы вернулись из дальнего полета. Выполняли в глубинах моря ответственную задачу — поиск подводной лодки 'противника'. Известно, что подводные крейсеры обладают арсеналом средств, препятствующих их обнаружению. Так что засечь их — дело нелегкое. Но по лицам, по глазам членов экипажа, по безудержному смеху, сопровождающему каждое слово лейтенанта, ясно: задание выполнено.
— Она направо — я за ней. Не уйдешь, думаю, — заливается соловьем лейтенант, такой молодой и веселый, что невозможно не оглянуться на Героя Советского Союза Николая Дмитриевича Иванова. Сейчас Н. Д. Иванов, мягко говоря, пополнел, а в сорок первом был вот таким же худеньким сержантом и… таким же балагуром.
Послушаем же лейтенанта.
— Мисс, — говорю, — давайте познакомимся. Мы есть гвардейский экипаж, произношение, как у иностранца, разговаривающего при помощи словаря. — Мы есть гвардейцы, и напрасно опускаете голову, то есть зарываетесь в ил. Достанем, говорю, из-под земли. И тут как раз вот она, дорогая. Докладываю, мол, так и так. Настиг, говорю, есть контакт, и радирую: дорогая, если я обнял, ну, значит, догнал, то уж не отпущу. Серию желаете 'бом-бом' с фейерверком или сами подниметесь? У нас, — знакомлю с обстановкой, сильнейший зюйд-вест, но небо пока чистое, и зонтик не требуется… И красотка сама отдает сердце и руку…
Повторю: поиск подводной лодки, установление контакта с ней и умение удержать контакт — дело трудное. Немало часов находился экипаж над морем, с первой до последней минуты все — в напряженной работе. И если достает сейчас сил шутить, представляя подводный крейсер в виде некой мисс, пытающейся избегнуть знакомства, значит молодые летчики в долгом полете над волнами чувствуют себя в своей стихии и готовы к выполнению настоящих боевых задач.
Один из лейтенантов ростом и обувью Гулливера напоминает оставшегося навсегда молодым Андрея Шевченко, другой доброй шуткой — Николая Иванова. Все это так. Но главное — летчики восьмидесятых лет напоминают славную гвардию готовностью по первому сигналу стать на защиту Советской Родины, решительным, и умелым почерком в небе над морем. Вот и Герой Советского Союза Андрей Яковлевич Ефремов, который целый день провел на отдаленной базе, в восторге от сыновей и внуков.
— Был на полетах, — говорит Ефремов. — Здорово молодые действуют. Настоящая боевая работа…
Эстафета доблести гвардейских торпедоносцев — в надежных руках.
Полк вступает в бой
Утром 21 июня сорок первого года парторг Первого минно-торпедного авиаполка Военно-Воздушных Сил Краснознаменного Балтийского флота Алексей Петрович Усков, замещавший вызванного в Ленинград замполита Г. 3. Оганезова, совершал обход эскадрилий. День замечательный, солнечный, безоблачный, и обход эскадрилий — одно удовольствие. Близ штаба эскадрильи М. Н. Плоткина. Ускова догнал замкомэска-3 И. И. Борзов, только что вернувшийся из очередного отпуска, и они вместе пошли на самолетную стоянку.
— Что, Иван Иванович, отпускное настроение кончилось? — спросил Усков.
— Настроился на работу.
— И правильно! Донесение не прочитал? Ну так слушай, — Усков закурил и негромко продолжал:
— Перевозки из Германии в Финляндию и Норвегию усиливаются. Фашистские самолеты нарушают воздушные границы СССР. Неподалеку от аэродрома Котлы задержаны диверсанты со взрывчаткой и радиостанцией. Немецкие торговые суда, не закончив разгрузку, спешно покидают Ленинград и порты Советской Прибалтики. Вот так — в двух словах…
— Понятно, — протянул Борзов, нахмурившись. Из этих сообщений одно взволновало особенно — что германские суда, не разгрузившись, возвращаются домой. В самом деле, разве раньше не задерживали шпионов и диверсантов близ наших военно-морских баз и аэродромов? Или нарушения воздушных границ… Балтика не забыла, как в феврале тридцать восьмого близ Котлов и Кингисеппа появился самолет с черными крестами на длоскостях. Летчик-истребитель Леонид Белоусов вылетел по тревоге. Фашистский разведчик убрался восвояси, а для Белоусова полет закончился тяжелой катастрофой: преследуя противника, он в снежной пелене врезался в холм. Самолет загорелся. С тех пор Белоусов ходит с обожженным лицом и обожженными руками. Он теперь на Ханко и, если что случится, одним из первых встретит врага…
По дороге, приближаясь, пылила командирская 'эмка'.
— Ну, как с командиром? — спросил Борзов.
— Не летает. Врачи окончательно списали… Мучительное это состояние когда вдруг запретят летать. Прежний командир Герой Советского Союза Н. А. Токарев убыл к новому месту службы на Черное море, и майора Н. В. Абрамова назначили командиром. Большая честь! Но в те самые дни, когда пришло назначение, медицинская комиссия проверяла летный состав. Майор, как и все, с шуткой входил в санитарную часть, а вышел — лица на нем не было. Стало ясно, что нет больше летчика, нет больше крылатой жизни. Отныне
