ударов, 9 уничтоженных транспортов противника с боевой техникой и живой силой, тральщик, подводная лодка, сторожевой корабль. 15 'юнкерсов' Николай уничтожил на аэродромах, не позволив им бомбить Ленинград. Это — личный вклад, а ведь Иванов был не только штурманом самолета, но и звена, эскадрильи. После Отечественной флаг-штурман полка П. Д. Иванов учил молодежь тому, что необходимо в бою.
Отрадно, что и через десятилетия он по-прежнему дружен с однополчанами, помнит каждого погибшего товарища. Несколько лет Николай Дмитриевич по крупицам собирал факты о пятистах летчиках, штурманах, стрелках-радистах, воздушных стрелках, техниках и мотористах, погибших в битвах против фашизма. Использовал отпуска для работы в архивах, Центральном музее Военно-Морского Флота. К сорокалетию Победы, очевидно, можно будет сказать о всех первогвардейцах: ничто не забыто, никто не забыт.
А вот в окружении гвардейцев А. 3. Пятков. Вся грудь в орденах, только Звезды Героя нет.
Я очень рад встретиться с ним на родной Балтике. Алексей Захарович на войне с интересом относился к журналистской работе, не раз консультировал меня и сам часто выступал в 'Летчике Балтики'. Мы встречались и после того, как Пятков был назначен командиром отдельной авиационной части. На транспортном, лишь символически вооруженном 'Дугласе', пилотируемом Алексеем Пятковым, мне десятки раз доводилось летать на оперативные аэродромы и в штаб. Случалось попадать под огонь перехватчиков, и если ни разу самолет и экипаж не пострадал, то это заслуга Пяткова: опытный торпедоносец и за штурвалом 'Дугласа' оставался мастером нестандартного маневрирования.
Пятков не только в бою, но и на земле всегда готов был помочь. Я тоже испытал подлинно товарищеское отношение А.3. Пяткова.
Незадолго до окончания войны я был назначен ответственным редактором газеты Первой гвардейской авиадивизии ВВС КБФ. Однажды позвонил Пятков:
— Я привез из Ленинграда твоего брата Григория,
Розыгрыш? Это не для Алексея Захаровича. Если бы Коля Иванов — тогда другое дело. Брат Григорий у меня действительно есть, но с сорок первого от него ни весточки.
— Ты что, не слышишь?
— Слышу, Алексей Захарович, но в толк не возьму…
— Он в штабе ВВС тебя ждет, поторопись — и возьмешь в толк.
Оказалось, брат воевал на Карельском фронте в составе морской пехоты, награжден медалью 'За отвагу'. После тяжелого ранения лежал в госпитале, теперь демобилизован. В Ленинграде зашел в столовую и оказался за одним столиком с членами экипажа майора Пяткова. Разговорились, и Григорий сказал, что я служил, а может, и служу в Балтийской авиации. И надо же было так случиться, что ребята знали меня. Посоветовали Григорию ехать с ними на аэродром, обратиться к майору Пяткову. На аэродроме штурман и стрелок-радист доложили Алексею Захаровичу, он порасспросил Григория, проверил документы, сказал, что хорошо знает меня и постарается помочь.
Подъехал адмирал В.Ф. Трибуц. Докладывая о готовности к вылету, Алексей Захарович сказал:
— Вот старший матрос после ранения добирается на перекладных к брату, моему однополчанину. Документы в порядке. Разрешите захватить, товарищ командующий?
Как много значит доклад! В. Ф. Трибуц посмотрел на Григория, поздоровался, энергичным жестом показал на открытую дверцу самолета:
— Прошу!
Алексей Захарович долго летал, почти все однокашники ушли с летной работы, а он продолжал водить воздушный корабль над всеми морями и океанами. Много раз он водил самолеты, на борту которых находились Николай Герасимович Кузнецов, а позднее главнокомандующий Военно-Морским Флотом адмирал флота Советского Союза С. Г. Горшков. Оставив штурвал, заслуженный военный летчик СССР, гвардии полковник А. 3. Пятков, боевой балтийский торпедоносец, сердцем не ушел из авиации. В центральной печати появились его рассказы об однополчанах — Е. Н. Преображенском, И. И. Борзове, А. Я. Ефремове, М. Н. Плоткине, В. А. Гречишникове и других.
На товарищеском ужине Борзов произнес один тост:
— За летчиков — коммунистов и комсомольцев, ковавших победу своей беззаветной отвагой, за политработников, проводников партийной воли, за крылатого комиссара балтийской авиации Ивана Ивановича Сербина, за всех наших комиссаров.
— Спасибо… Особенно рад услышать такие слова от командующего авиацией всех морей Ивана Ивановича Борзова, чья биография — это одновременно биография раненного балтийского неба, — растроганно ответил крылатый комиссар.
Борзов крепко обнял Сербина и трижды по-русски расцеловал.
Тысяча ветеранов, прославленных в боях летчиков, рукоплескала Ивану Ивановичу Борзову и Ивану Ивановичу Сербину.
После встречи маршал авиации долго беседовал с И. Г. Романенко о работе, проделанной Советом ветеранов, решил вопросы, которые зависели от него, командующего, и от штаба авиации Военно-Морского Флота.
— Спасибо, Иван Георгиевич, за большую помощь в воспитании молодых летчиков, — сказал на прощанье И. И. Борзов.
В Москву я возвращался на самолете командующего авиацией. Иван Иванович был полон впечатлений, тепло Говорил о друзьях-товарищах.
— На глазах молодеют седые летчики, живая история флотской авиации, говорил И. И. Борзов.
Он и сам чувствовал целительную силу общения с однополчанами.
Тепло вспоминали Герои Советского Союза Никита Котов, Александр Разгонин, Николай Иванов обо всем, что Иван Иванович сделал для них лично и для всех боевых летчиков. Как магнит, притягивал Борзов к себе крылатую гвардию. Стоило ему появиться в Ленинграде, Калининграде, Североморске, Севастополе или Владивостоке, к нему собирались летчики и техники со своими радостями и заботами. Еще более настойчивой была забота командующего о том, чтобы ветераны занимали активную жизненную позицию, оставались бойцами, встречались с молодежью, передавали, ей в наследство доблесть и верность Отчизне.
Со многими однополчанами командующего связывала трогательная личная дружба. Одним из близких товарищей был стрелок-радист командира полка Борзова Анатолий Иванов. Как-то Иванов заболел. И вдруг приехал командующий:
— Болеешь и, наверное, забыл, какой сегодня день?
— Шестое апреля, — ответил Анатолий.
— Вот именно! В этот день в сорок четвертом мы с тобой и Никитой Дмитриевичем Котовым потопили фашистский плавучий арсенал!
Они вспоминали о товарищах, смотрели пожелтевшие фотографии военных лет. Борзов попросил Иванова сыграть на баяне, а сам стал петь, как пел на фронте в минуты отдыха.
Крепкие узы товарищества связывали маршала с Андреем Яковлевичем Ефремовым. Когда наступила пора уходить в запас, Ефремов вернулся домой, в Москву, и райком партии предложил ему должность директора Таганского парка культуры и отдыха. Андрей Яковлевич, в прошлом рабочий, не очень-то был уверен, что справится. Пришел к Ивану Ивановичу посоветоваться. Борзов помнил, что Ефремов был не только отличным организатором учебы и боя, но и знал толк в самодеятельности, в спорте. Сказал: берись, у тебя пойдет.
И пошло. Парк стал одним из лучших в столице. Ефремову было присвоено звание заслуженного работника культуры РСФСР. Герой Советского Союза заслуженный работник культуры!
Как-то в семьдесят третьем Ефремов позвонил мне:
— Жду тебя, приедет Иван Иванович.
Конечно, я сразу поехал в парк. На трибуне уютного маленького стадиона Борзов и Ефремов смотрели футбольный матч между командами двух заводов. Как в юности, как на войне, Борзов и сейчас был неравнодушен к спорту. Стадион на Таганке так понравился, что он попросил Андрея Яковлевича дать ему технические описания: пусть в частях ВВС, на флотах возьмут за основу.
Однажды по поручению И. И. Борзова и с заданием редакции газеты 'Красная звезда' я летел на Балтику на открытие монумента торпедоносцу ДБ-3, на котором воевал Первый гвардейский. На митинге, как