и в сорок втором, прозвучал 'Марш Первого гвардейского', написанный поэтом Николаем Брауном в осажденном Ленинграде.
Во славу знамени родного
Лети ты, песня, как небо, широка!
И днем и ночью в полет готовы
Гвардейцы Первого полка.
Нет в мире нашей доли краше,
У нас в моторах — стук сердец,
Преображенский — гордость наша,
И Оганезов — наш отец.
Для внуков сказкой станут были,
Споют о славе тех годин,
Как мы на Хельсинки ходили
И как бомбили мы Берлин.
Нас именами дорогими
К победам Родина зовет,
Зовет Гречишникова имя,
И доблесть Плоткина ведет.
Как Игашов, в бою суровом
Тараном бей из облаков!
Сияй нам, мужество Хохлова,
Веди в полет нас, Челноков!..
Герой Советского Союза Николай Иванов дополнил марш своими стихами.
Вместе с командиром передового гвардейского подразделения Николай Иванов развернул лист ватмана, и глазам балтийцев предстали строки, написанные боевым штурманом, прокладывавшим курс в огненные годы Великой Отечественной войны. Редко видел я Николая Дмитриевича в таком волнении, как в эти минуты. В стихотворении говорилось:
Наш полк всегда готов был к бою,
Отчизны выполняя зов,
И вел вперед нас за собою
Иван Иванович Борзов.
И коль наступит час суровый,
То мы сильнее во сто крат.
Врагов громить готовы снова,
Как тридцать лет тому назад.
…Падает покрывало, и глазам ветеранов на высокой бетонной стреле, словно настоящий, открывается ДБ-3 в наборе высоты. Ветер гонит облака, а кажется, будто торпедоносец летит на задание… Монумент своими руками создали молодые балтийцы, наследники славы Первого гвардейского, и тем дороже он ветеранам.
Семь Героев Советского Союза стояли в строю перед монументом — Андрей Ефремов, Николай Иванов, Иван Бабанов, Александр Разгонин, Виктор Бударагин, Петр Хохлов, Иван Шаманов. Тут же герои многих сражений Алексей Пятков, Алексей Скрябин, Иван Васин, Иван Головчанский, Василий Лучников. Решено зажечь Вечный огонь в честь гвардейцев Первого полка, и чести этой удостоен Андрей Ефремов.
Строй застыл, держа равнение на лейтенанта, вышедшего из глубины аллеи с горящим факелом в правой руке. Лейтенант чеканил шаг, как на параде. Он прошел перед строем и, приблизившись к монументу, протянул факел Ефремову. Ефремов поднес факел к плите монумента. Вспыхнул огонь. Вечный огонь доблести…
Стоявший рядом Алексей Скрябин, крепко сжав мою руку, сказал:
— Этого мы никогда не забудем…
Вернувшись в Москву, я доложил Ивану Ивановичу об открытии монумента, встречах с ветеранами полка и добрый час отвечал на его вопросы.
На страже мира
Одиннадцать лет командовал авиацией Военно-Морского Флота маршал И. И. Борзов.
Одна из последних командировок маршала — на Балтийский флот. После проверки боевой и политической учебы, как всегда, Иван Иванович интересовался организацией спорта и художественной самодеятельности, бытовыми заботами, семейной жизнью молодых авиаторов. Говорил убежденно:
— Семья — опора летчика.
Наверное, в эту минуту Иван Иванович думал о Клавдии Николаевне. После войны она всегда находилась там, куда посылала Родина Ивана Ивановича. По местам рождения детей видно, что не довелось ей 'построить крепкий дом', зато построила дружную семью. В Ленинграде родилась Полина, на Тихом океане — Иван, затем в Ленинграде родился Юрий, на Балтике — Надя.
Где бы ни жили, Клавдия Николаевна работала, занималась общественными делами, была организатором художественной самодеятельности, руководила женсоветом. На конкурсах ее коллектив неизменно занимал призовые места. Клавдия Николаевна выступала и как профессиональная певица. Однажды я прибыл из Москвы в Калининград и, устроившись в гостинице, включил радио. Передавали песни Отечественной войны. Я сразу вспомнил встречу Нового сорок четвертого года, когда к гвардейцам приехала бригада артистов ленинградского Дома офицеров. Да, это пела Клавдия Николаевна Борзова.
Скоро я был в штабе у командующего. Разговорились, и я сказал Борзову, что слышал сегодня, как пела его жена. Командующий после минутного молчания проговорил тепло и с гордостью:
— Предлагал: может, бросишь работу? Ни в какую!.. Почти тридцать лет К.Н. Борзова — музыкальный редактор Москонцерта и более четверти века возглавляет партийную организацию.
Весной семьдесят четвертого маршала увезли в госпиталь. Многое делая для поддержания здоровья летчиков и авиационных командиров, он сам работал на 'форсаже', откладывая лечение до 'более спокойных времен'. В итоге тяжелая болезнь.
В один из дней Иван Иванович сказал начальнику отделения госпиталя, что чувствует себя лучше и хочет проехать по Москве.
— Пошлем с вами врача, товарищ маршал.
— Спасибо, не нужно.
В машине с Иваном Ивановичем и Клавдией Николаевной были сыновья Юрий и Иван и старый товарищ, однополчанин, знавший Борзова с тридцать девятого.
— Буду вашим гидом, — сказал Иван Иванович. На двадцать третьем километре Ленинградского шоссе, где монументом стойкости защитников Москвы стоят противотанковые ежи, вышли из машины.
— До сих пор не могу спокойно думать о том, что фашисты так близко подошли к Москве в сорок первом, — негромко произнес Борзов. И добавил убежденно:
— Надо всегда помнить об этом и так работать, чтобы никогда не повторилось…
Так он и работал — не щадя себя. Врачи давно советовали подлечиться, наконец, просто отдохнуть, Иван Иванович соглашался:
— Непременно, вот вернусь с Севера… Или с Балтики. Или с Черного моря. Или с Тихого океана.
Лишь когда слег, признал:
— Нарушил я закон авиации — вовремя делать профилактический ремонт…
В этот день спидометр накрутил почти три сотни километров. Съездили в Петрищево, к памятнику Зое Космодемьянской, затем вернулись в Москву. Проехали Сокольники, здесь в детском доме год провел Ваня Борзов, когда матери не на что было купить ломоть хлеба. На Кропоткинской площади показал:
— Вот этот дом, напротив, я строил. Зарабатывал на хлеб в тринадцать лет. Еще один дом я строил
