— Подождите! — воскликнула Сьюзен. — То есть как это — оставить машину? Она же мне понадобится дома, в Кардиффе.
— Честно говоря, я думаю, что мы просто заберем Эмери и вернемся все вместе в Хэвен.
— Да с чего вы взяли, что я соглашусь вернуться в эту дыру?!
— Не кипятитесь, — примирительно сказал Филип. — Вы сейчас похожи на вредную засушенную школьную даму. Обещаю вам, вы прекрасно проведете лето в Хэвене.
— Я не школьная дама! — обиделась Сьюзен.
— Но вы ведь работаете учительницей, верно?
Сьюзен растерялась: как он узнал? Неужели это так заметно? Больше всего на свете ей хотелось бы сейчас ответить, небрежно поведя плечом: «Нет, я работаю стриптизершей в ночном клубе». Или: «Я работаю на правительство и, сами понимаете, не имею права рассказывать об этом». Но, черт возьми, она действительно учительница!
— Да, я преподаю в школе, — сухо сказала Сьюзен. — В частной школе.
Филип удовлетворенно кивнул, как бы говоря: так я и знал!
— Ну что ж, пойдемте!
Они крадучись спустились по лестнице и вышли из гостиницы.
Открывая перед Сьюзен дверцу ее машины, Филип предупредил:
— Не делайте глупостей, мисс Уэллс. Я поеду следом за вами. Дорогу к моему дому вы знаете.
Сьюзен кивнула.
Еще не рассвело, Сьюзен вела машину в темноте, поеживаясь от предутреннего холода. Как могла она согласиться привезти сюда Эмери!
Припарковавшись у дома Филипа и дождавшись, когда он вылезет из своей машины, Сьюзен немедленно пошла в наступление, озвучивая мучившие ее всю дорогу вопросы:
— Сколько у вас пробудет Эмери? И где мы с ним остановимся — в гостинице? И вообще, как мы ему все объясним?
Филип шутливо вскинул руки.
— Полегче, полегче, Сьюзен, не все сразу. Для начала мне нужно надеть носки, а то я их впопыхах не нашел. Остальное — потом.
Через полчаса Сьюзен уже сидела на заднем сиденье машины Филипа Мастерсона, а у ее ног лежала его омерзительная собака. Сьюзен попыталась было протестовать, но Филип, неприязненно посмотрев на нее, сказал, что не может оставить пса одного умирать с голоду. Пришлось смириться, и теперь пес то и дело норовил положить свою тяжелую слюнявую морду на новые туфли Сьюзен. Он даже пытался запрыгнуть на сиденье рядом с ней, но уж этого она допустить не могла и брезгливо спихнула спаниеля на пол.
Филип вел машину молча. Сьюзен исподтишка наблюдала за ним в зеркало заднего вида, но замкнутое выражение не покидало его лица. Непонятно было, о чем он думает.
Сьюзен очень хотелось спать, но она говорила себе, что спать нельзя — она должна контролировать ситуацию. Контролировать ситуацию, вышедшую из-под контроля! Сьюзен усмехнулась и провалилась в сон.
5
Когда она проснулась, было уже почти светло. Она расстерянно поморгала, пытаясь сообразить, где же находится. Увидев у своего лица грустную морду кокера, который, пользуясь тем, что она заснула, все же вскочил на сиденье, Сьюзен моментально очнулась и с отвращением спихнула собаку на пол. Пес укоризненно фыркнул и вновь улегся у нее в ногах с обиженным видом.
Из-за горизонта вставало огромное солнце. Сьюзен, щурясь, смотрела на него и думала о том, как теперь изменится ее жизнь. Плохой она будет или хорошей — еще неизвестно, но уж точно не скучной.
Филип взглянул на женщину, спящую на заднем сиденье его машины, в зеркало заднего вида. Даже во сне лицо у нее было озабоченным. Сомкнутые пушистые ресницы, тенью ложившиеся на щеку, подрагивали, на виске билась маленькая синяя жилка.
Что ей снится? — гадал Филип. Наверное, Сьюзен даже во сне решает серьезные проблемы. Между тем и Филипу надо было подумать в переменах, столь внезапно произошедших в его размеренной холостяцкой жизни. Над горизонтом уже поднималось солнце, окрашивая пустошь в яркие причудливые цвета. Филип вел машину, не ощущая усталости, с каждой минутой приближаясь к своему сыну, которого никогда не видел.
Не слишком ли поспешным было его решение о немедленном отъезде? Филип и сам еще толком не знал, что он скажет мальчику. Может, Сьюзен права и следовало бы сперва все хорошенько обдумать, а не мчаться сломя голову в другое графство?
Нет, Филип сердцем чувствовал, что поступил правильно — как можно сидеть на месте и строить планы, узнав о том, что у него есть сын — сын, названный в честь него!
Мальчик, сын. Разве справедливо было то, что его сын, плоть от плоти, уже сделал свои первые шаги, произнес свое первое слово — а Филип даже не подозревал о его существовании? Как могла Миранда так поступить?
Да, Сьюзен говорит, что всему виной болезнь Миранды, но сейчас это казалось Филипу слабым оправданием ее поступку. Болезнь здесь ни при чем, то, что Миранда не сообщила ему о сыне, — самое настоящее предательство. Каждый пропущенный Филипом день рождения малыша Эмери — предательство. Каждый прорезавшийся крохотный зубик — предательство. Первый шаг, первое слово, первый в жизни малыша снег — предательство, предательство, предательство! И как после этого Сьюзен может утверждать, будто Миранда любила его?!
Филип вновь посмотрел на Сьюзен. Она все еще спала. Наверняка ей туго приходилось с сестрой. Филип подумал, что строгий взгляд, волосы, стянутые в тугой учительский пучок, даже выбор профессии — все это оттого, что всю жизнь Сьюзен приходилось сталкиваться с тем, что ее сравнивали с сестрой, и доказывать, что она другая. Вся жизнь в тени психически нездоровой старшей сестры — Сьюзен Уэллс не позавидуешь. Как часто Миранда причиняла боль младшей сестре?
Филип очень хорошо по собственному опыту знал, какую боль испытываешь от предательства близкого, родного человека. Его мать никогда не была счастлива в Хэвене и обвиняла в этом мужа и сына. Филип, как и его отец, старался как можно реже появляться дома, чтобы не слушать бесконечные упреки. Маленький Филип никак не мог понять, каким образом он виноват в том, что его мама не нежится на горячем песке в Сен-Тропе, не катается на лыжах в Швейцарии, не опустошает парижские модные магазины, а «сидит в этом паршивом городишке». За малейшую провинность мать жестоко наказывала его, а если отец пытался заступиться, принималась визжать, что они оба хотят ее извести.
Когда Филипу исполнилось тринадцать, мать — хвала Господу! — сбежала с каким-то заезжим коммерсантом. Филип с тех пор никогда ее не видел и ничего о ней не знал.
Филип впервые подумал о том, не слишком ли была похожа Миранда в период депрессии на его мать? Возможно, Сьюзен именно это имела в виду, когда сказала, что Миранда бросила его потому, что любила и не хотела, чтобы Филип видел ее в период прогрессирующей болезни.
С заднего сиденья раздался шорох — Сьюзен проснулась. Она с трудом разлепила глаза и некоторое время ошарашенно оглядывалась вокруг, словно не понимая, как она очутилась в чужой машине. Потом, поймав взгляд Филипа в зеркале, спросила, подавляя зевок:
— Где мы сейчас?
При этом она безуспешно пыталась спихнуть со своих колен морду Сократа, которую тот с завидным упорством укладывал обратно, не переставая умильно заглядывать в глаза сердитой женщине. Наверное, Сократ чувствует, что Сьюзен хороший человек, подумал Филип. Собаки всегда это чувствуют.
— Скоро привал! — весело объявил он. — Позавтракаем в ближайшем городке — и снова в путь.
— Я сожалею о том, что вы не узнали о мальчике раньше, — неожиданно сказала Сьюзен, словно подслушав его недавние мысли. — Миранда всегда говорила, что не знает, кто отец ребенка, и у меня не
