неумеренности или алчности духовных наслаждений, а не вовсе отвергают сладость и утешение при добродетелях: ибо, если желать награды и не есть совершенство, Бог однако не возбраняет человеку помышлять о награде и утешении и даже Сам употребляет мысль о награде для поощрения человека к исполнению заповедей и к достижению совершенства. — «Чти отца твоего и матерь твою» вот заповедь! — И вот вслед за нею награда, поощряющая к исполнению ее: «Да благо ти будет». «Аще хощеши совершен быти, иди, продаждь имение твое и даждь нищим», — вот требование совершенства. — И непосредственно за сим награда, поощряющая к достижению совершенства: «Имети имаши сокровище на небеси» (Мф. XIX, 27).
«Возрадуйтесь в тот день, егда возненавидят вас человецы и пронесут имя ваше яко зло, Сына человеческого ради», — вот великое требование подвига, для которого нужна необыкновенная сила духа и непоколебимое терпение. Для сего вот и великая награда и утешение, способные возбудить и поддержать необыкновенную силу духа: «се бо мзда ваша многа на небесех», посему я думаю, что и некое стремление к сладости в сердечной молитве потребно, и составляет главный способ к достижению, как прилежности, так и успеха в оной. Итак, все это неоспоримо подтверждает практическое рассуждение отца схимника о сем предмете, сейчас нами выслушанное…
СХИМНИК. — Самым ясным словом говорит о сем предмете один из великих Богословов, именно св. Макарий Египетский так: «Как при насаждении винограда прилагается прилежание и труд с целию собрания плодов, и если их не будет, то все дело будет тщетно; так и при молитве, если плодов духовных, т. е., любви, мира, радости и проч. в себе не усмотришь, бесполезен будет труд наш: и потому, духовные труды наши „молитву с целию, или надеждою плодов, т. е. наслаждений сладостию в сердцах наших мы исполнять должны“» (сл. 3, гл. 5). Видишь ли, как ясно разрешил сей св. Отец вопрос о потребности наслаждений при молитве?… Да вот и еще кстати мне пришел на память недавно прочитанный мною взгляд одного духовного писателя на то, что естественность молитвы для человека составляет главную причину влечения к излиянию; и посему рассмотрение сей естественности, может также служить сильным средством к возбуждению прилежности в молитве, каковых средств так желательно изыскивает г. профессор. Что припомнится, я сейчас вкратце перескажу вам замеченное мною из сего трактатца: например, пишет оный духовный автор, что разум и природа доводят человека до Богопознания. Первый исследывая, что не может быть действия без причины, и по лествице осязаемых вещей восходя от низших к высшим, наконец достигает до главной причины Бога. Вторая, на каждом шагу раскрывая удивительную премудрость, стройность, порядок, постепенность, дает основательный материал для лествицы, ведущей от конечных причин к бесконечной. Таким образом, естественный человек естественно приходит к познанию Бога. Потому-то ни одной нации, ни одного племени дикого не бывало и нет, без какого-либо понятия о Боге. — Вследствие сего понятия самый дикий островитянин без всяких сторонних побуждений, как бы невольно возводит взор свой к небу, падает на колени, изводит непонятный для него, но необходимый вздох, чувствует непосредственно, что-то особенное, «что-то влекущее его в высоту, что-то нудящее к чему-то неведомому…» Из сего основания происходят все естественные религии, при этом весьма замечательно то, что повсеместно сущность или душу каждой религии составляет тайная молитва, ознаменовывающая себя каким-либо видом движений и явного жертвоприношения, более или менее искаженного тьмою грубого и дикого понятия людей языческих!.. Сколь дивное сие явление в глазах разума, столь более требует от него же раскрытия тайной причины сего дивного явления, выражающегося в естественном стремлении к молитве.
Психологический ответ на сие не труден: корень, глава и сила всех страстей и действий в человеке есть врожденное себялюбие. Сие ясно подтверждает коренная и всеобщая идея самосохранения. Каждое желание, каждое предприятие, каждое действие человеческое имеет целию своею удовлетворение себялюбия, искание собственного блага. Удовлетворение сей потребности сопровождает всю жизнь естественного человека. Но дух человеческий не удовлетворяется ничем чувственным, и врожденное себялюбие никогда не умолкает в своем стремлении; посему желания развиваются все более и более, стремление к благу возрастает, наполняет воображение и настраивает к сему чувства. Излияние сего внутреннего ощущения и желание само собою разверзающееся, есть естественное возбуждение к молитве, есть потребность себялюбия, с трудом достигающего своих целей. Чем менее человек преуспевает и чем более имеется в виду собственное благо, тем более желает, тем сильнее изливает желание свое в молитве; обращается с прошением, желаемого к неведомой причине всего сущего. Итак врожденное себялюбие — главная стихия жизни, есть коренная причина, возбуждающая естественного человека к молитве!..
Премудрый Творец природы влил в природу человека способность себялюбия именно как приманку, по выражению отцов, которая бы влекла и возводила падшее человеческое существо к горнему общению.
О, если бы человек не портил сей способности и держал бы ее в превосходстве в отношении к своей духовной натуре! Тогда бы он имел сильное ободрение и средство на пути к нравственному совершенству. Но увы! Как часто из сей благородной способности делает он подлую страсть самолюбия, когда обращает ее в орудие животной своей натуры!..
Сердечно благодарю вас, дражайшие мои посетители! душеспасительная ваша беседа весьма меня усладила, и много поучительного сообщила мне малоопытному. Да воздаст Господь благодатию Своею за назидательную любовь вашу….
Все распростились.
Седьмое свидание
«Молитеся друг за друга да исцелеете».
СТРАННИК. — Мы с благочестивым спутником, профессором, не могли преодолеть общего желания, чтобы отправиться в путь и не зайти к вам окончательно проститься и попросить молитв ваших за нас…
ПРОФЕССОР. — Да, понятны для нас ваша искренность и те душеспасительные беседы, коими мы наслаждались у вас среди друзей ваших. Это воспоминание сохранится в душах наших, как залог общения и христианской любви и в отдаленной отсюда стране, куда мы стремимся.
— Благодарю вас за память и любовь, а между тем, как приход ваш кстати! У меня остановились два путешественника: Молдавский монах и пустынник, живший двадцать лет безмолвно в лесу. Им хочется вас увидеть, я сейчас позову их… Вот они!
СТРАННИК. — Ах, какая блаженная жизнь в пустыне! И удобная для беспрепятственного приведения души к соединению с Богом! Безмолвный лес, как Эдемский Рай, в коем сладостное древо жизни произрастает в молитвенном сердце пустынножителя. Если бы я сколько-нибудь имел средств к пропитанию, то, кажется, не расстался бы с отшельническою жизнию.
ПРОФЕССОР. — Все нам кажется особенно хорошо издали, а при опыте каждый уверяется, что всякое место, имея свои удобства, имеет и свои невыгоды. Конечно, для имеющего меланхолический темперамент и влечение к безмолвию отрадна жизнь отшельническая, но сколько же предстоит и опасностей на сем пути! Аскетическая история представляет много примеров, в коих видно, как многие отшельники и затворники вовсе лишившие себя общения с людьми, впали в самообольщение и глубокую прелесть.
