Слышит: кто-то в дом входит.
— Съела, съела, воз трески съела! Быка тоже съела! Жаль, Сандзюро ускользнул.
Это Ямамба вошла в дом, сама с собой разговаривает.
Удивился Сандзюро. Надо же такому случиться — в дом к Ямамбе угодил! Но ничего не поделаешь, придётся сидеть тихо, не шевелиться — может, не заметит.
— Съесть, что ли, лепёшек вместо Сандзюро или так спать завалиться? — сказала Ямамба и плюхнулась на циновку у очага.
Заныло в животе у Сандзюро — очень есть захотелось. И прошептал он нечаянно:
— Лепёшки, лепёшки…
— Ага! Бог огня велит лепёшки испечь. Испеку-ка я лепёшек.
Посадила Ямамба лепёшки на решётку ирори, а сама задремала. Испеклись лепёшки, дух от них на весь дом идёт. Не выдержал Сандзюро, огляделся: нет ли какой палки зацепить лепёшку. Видит: лежит тонкий бамбуковый шест на чердаке.
«Вот это мне и надо», — подумал он, протянул тихонько шест к очагу, подцепил лепёшку и наверх поднял.
Ох и горяча, ох и вкусна лепёшка!
Все лепёшки у Ямамбы перетаскал.
Проснулась Ямамба, смотрит — нет лепёшек.
— Мда… Пока дремала, Бог огня съел. Ничего не поделаешь, спать лягу. Только где бы лечь? На чердаке или в котле?
— В котле! В котле! — поспешно сказал Сандзюро.
— Гм… Бог огня велит в котёл лечь. Ладно, залезу в котёл.
Сказала так Ямамба и забралась в котёл, а сверху крышкой прикрылась.
Слез Сандзюро потихоньку с чердака, видит: спит Ямамба мертвецким сном, басом похрапывает. Притащил он огромный камень с улицы и на крышку котла навалил.
— Что это? Видно, гром грохочет, — говорит спросонья Ямамба.
А Сандзюро подкинул дров в очаг, зажёг огонь. Горит огонь, потрескивает: кати-кати-кати…
— Что это? Видно, ветер кусты качает… — бормочет Ямамба.
Разгорелся огонь, загудел: у-у-у-у…
— Гм… видно, ураган во дворе, — сказала Ямамба и зевнула во весь рот.
И вдруг как завопит: «Ай! Горячо!» Стала из котла вылезать, да не тут-то было. Камень-то тяжёлый. Так и сгорела.
И поднялось над горами большое белое облако — точь-в-точь Ямамба.
Тут и сказке конец.
Дух бедности
Давно-давно это было.
Жил в одной деревне нищий крестьянин по имени Хэйсaку. Вроде бы и работал, а из бедности не вылезал.
— Надоела мне такая жизнь! — сказал он как-то и впал в уныние. Сидит и вовсе ничего не делает.
Однажды, в канун Нового года, открыл Хэйсаку кладовку и видит: спит на куче тряпья маленький старичок — клубочком свернулся. Худой весь, грязный. Удивился Хэйсаку, спросил:
— Эй, ты! Кто таков будешь?
— Я-то? Я — Дух бедности, — ответил, зевнув, старичок.
— Дух бедности?!
— Ну да! Мне дом твой понравился, вот я и поселился здесь, — сказал старичок, почёсывая грязные ноги одна о другую.
Расстроился Хэйсаку, сидел целый час, скрестив на груди руки, думал, а ночью тихонько шепнул своей старухе:
— Знаешь, старая, поселился у нас в доме Дух бедности. Теперь сколько ни работай, жизнь лучше не станет. Вот я и решил: бежать отсюда надо. Завтра на рассвете и убежим.
— И что это за напасть такая? Почему это он наш дом выбрал? — запричитала старуха. — Ну ладно, так и сделаем, старик, как ты сказал.
Сели они, стали ждать рассвета и вдруг слышат: каса-косо-каса-косо — будто кто соломой шуршит. И доносятся эти звуки из кладовки. Открыли кладовку, а старичок тот, давешний, проворно так соломой шуршит — сандалии плетёт.
— Для чего это тебе сандалии понадобились? — спросил Хэйсаку.
— Как для чего? В дорогу собираюсь, вместе и пойдём.
Услышав такое, совсем пали духом Хэйсаку и его жена — сидят, ничего делать не хотят.
Вышел Дух бедности вразвалочку из кладовки и говорит:
— Что же это такое? Эдак я с вами, пожалуй, никогда и не расстанусь. Научу я вас, что делать, но сначала затопим ирори.
Обыскали они весь дом, нашли немного дров, затопили очаг.
— А теперь старый год проводить надо. Вот тебе деньги, Хэйсаку, сбегай купи сакэ…
Налил Дух бедности Хэйсаку сакэ, сам с удовольствием выпил и говорит:
— Сегодня — канун Нового года. Немного погодя будут проходить мимо вашего дома Духи богатства. Сначала — Дух золотых монет, за ним Дух серебряных монет, а потом Дух медных монет. Изловчитесь да и поймайте кого-нибудь.
Прокрались Хэйсаку и его старуха на ту дорогу, где Духи богатства будут проходить, стали ждать. И вот слышат они в темноте мелодичный звон колокольчика: «Тярин-сян, тярин-сян…»
Видят — едет на лошади Дух золотых монет, вокруг золотой свет разливается.
Хотел Хэйсаку подскочить к нему да схватить, но не тут-то было. Ослепило его золотое сияние, не увидел он ничего, а как опомнился — Духа золотых монет уж и след простыл.
«Сян-сян! Сян-сян!» — услышали они тут звон колокольчика.
Видят — едет на лошади Дух серебряных монет. Всё кругом серебряным светом залито.
«Ну уж этого-то я непременно ухвачу!» — подумал Хэйсаку, но и шагу сделать не мог — будто прирос к месту, а Дух серебряных монет тем временем мимо проехал.
«Дзянг-гонг, дзянг-гонг…» — раздалось тут. И приблизился к ним весёлый стук копыт, — то ехал Дух медных монет.
— Вот его-то мы обязательно поймаем! — сказал Хэйсаку и бросился на дорогу. Да опоздали они со старухой. И всего-то на один шаг. Схватить-то схватили, да кого? Всё тот же Дух бедности им в руки попался!
— Ну вот, придётся мне с вами ещё год горевать, — сказал Дух бедности, пошёл вразвалочку в дом и забрался опять в кладовку.
Как барсук чайником оборотился
