Уйди скорей и не спеши обратно

Жосс помедлил. Разве можно выторговать комнату в обмен на пять каких-то бумажек?

– Я слышал, у вас комната освободилась, – пробормотал он.

Лицо Декамбре посуровело.

– У меня уже есть желающие, – ответил он очень тихо. – Я не могу отказать им ради вас.

– Ладно, – сказал Жосс. – Можете не утруждаться. Эрве Декамбре не хочет, чтобы какой-то мужлан топтал его ковры. Чего бы не сказать напрямик? К вам ведь без рекомендательного письма не сунься, это только Лизбете можно. Рекомендаций мне никто не даст, так что ход к вам мне заказан.

Жосс допил вино и грохнул стаканом об стол. Он внезапно успокоился и пожал плечами. Ле Герны и не таких видали.

– Ладно уж, – сказал он, снова наполнив стакан. – Оставайтесь со своей комнатой. Я ведь не без понятия. Мы разного поля ягоды, чего там говорить. Можете забрать свои бумажки, если вам плохо спится. Зайдите вечером к Дамасу перед шестичасовым сеансом.

В назначенный час Декамбре появился в «Ролл-Райдере». Дамас помогал какому-то подростку отрегулировать роликовые коньки, а его сестра, стоявшая за кассой, знаком попросила Декамбре подойти.

– Господин Декамбре, – тихо сказала она, – не могли бы вы сказать ему, чтобы он надел свитер. Он простудится, у него такие бронхи слабые. Я знаю, вы на него можете повлиять, понятное дело.

– Я уже говорил ему, Мари-Бель. До него долго доходит.

– Я знаю. – Девушка прикусила губку. – Но может, вы еще попробуете?

– Поговорю с ним при первой же возможности, обещаю. Моряк здесь?

– Он в подсобке. – Мари-Бель показала дверь.

Декамбре нагнулся, проходя под колесами висящих велосипедов, пробрался между рядами скейтов и вошел в мастерскую, где от пола до потолка были навалены груды всевозможных роликовых коньков. В уголке скромно разместился Жосс со своей урной.

– Я вам там на краю стола положил, – не поворачиваясь, сказал Жосс.

Декамбре собрал листки и быстро просмотрел их.

– А вот еще одна, вечерняя, – прибавил Жосс. – До официального оглашения, так сказать. Псих набирает обороты, теперь по три раза в день кладет.

Декамбре развернул листок и прочел.

– Перво-наперво, чтобы избежать инфекции, идущей от земли, улицы нужно держать в порядке, также и дома, подметая их и убирая вне нечичтоты, как человечьи, так и от животных, а в первую очередь на рынке, где торгуют рыбой, мячом, требухой и где полно гниющих отходов.

– Не знаю, что за зверь такой это мячо, – сказал Жосс, по-прежнему склоняясь над почтой.

– Прошу прощения, здесь написано «мясо».

– Послушайте, Декамбре, не хочу быть невежливым, но не суйте нос не в свое дело! Мы, Ле Герны, умеем читать. Никола Ле Герн был глашатаем во времена Второй империи. И не вам учить меня, где «мячо», а где «мясо», черт побери.

– Ле Герн, эти письма скопированы со старинных текстов семнадцатого века. Автор перепечатывает их буква в букву, пользуясь специальным шрифтом. В те времена буква «с» писалась очень похоже на букву «ч». Так и в дневном послании вовсе не «чвод» «вче», «чледить», «чточные» и «печком».

– Какая еще «с»? – громче спросил Жосс и выпрямился.

– Там стоит буква «с», Ле Герн. И читать нужно – «свод», «все», «следить», «сточные», «песком» и «мясом». Это старинная буква «с», по форме напоминающая рукописное «ч». Взгляните повнимательнее и увидите, что они отличаются по форме от остальных.

Жосс выхватил у него из рук листок и вгляделся в буквы.

– Ну, допустим, – недовольно пробурчал он. – И что дальше?

– Я сказал это, чтобы вам было удобней читать. Я не хотел вас обидеть.

– Ладно. Забирайте свои глупые бумажки и убирайтесь. Читать – моя работа. Я же в ваши дела не лезу.

– Что вы хотите сказать?

– А то, что я много чего про вас знаю из разных доносов, которые мне подбрасывают. – Жосс указал на кучку «нельзя». – Прапрадедушка меня предупреждал, что у людей куча трухи в голове. Хорошо еще, что я сортирую сначала.

Декамбре побледнел и подтянул к себе табурет, чтобы сесть.

– Боже милосердный, – удивился Жосс, – да не переживайте вы так!

– А эти доносы все еще у вас, Ле Герн?

– Ну да, я их в брак кидаю. Хотите посмотреть?

Жосс порылся в непрочитанных бумагах и протянул ему два письма.

– Вы правы, всегда лучше знать своих врагов. Предупрежден – значит, вооружен.

Жосс глядел, как Декамбре разворачивает листки. Его руки дрожали, и Жоссу впервые стало немного жаль старого грамотея.

– Не убивайтесь вы так, – повторил он, – урод какой-то пишет. Если б вы знали, что мне читать приходится! Помоям место в помойной яме.

Декамбре прочел обе записки и со слабой улыбкой положил их себе на колени. Жоссу показалось, что он приходит в себя. Интересно, чего боялся этот аристократ?

– Плести кружева ничуть не позорно, – настаивал Жосс. – Мой вот отец сети плел, а это, в сущности, одно и то же, разве не так?

– Так, – сказал Декамбре, возвращая ему листки. – Но лучше об этом молчать. Люди – народ ограниченный.

– Очень ограниченный, – согласился Жосс, снова принимаясь за работу.

– Меня мать научила плести кружева. А почему вы не прочли это вслух?

– Не люблю дураков, – сказал Жосс.

– Но меня вы тоже не любите, Ле Герн.

– Нет. Но и дураков не люблю.

Декамбре встал и направился к выходу. На пороге он обернулся.

– Ле Герн, – сказал он, – комната ваша.

VI

Около часа дня Адамберг входил в подъезд здания уголовного розыска, когда его остановил незнакомый лейтенант.

– Лейтенант Морель, комиссар, – представился он. – У вас в кабинете ждет девушка. Она не хочет говорить ни с кем, кроме вас. Некая Мариза Пети. Она уже двадцать минут здесь. Я решил запереть дверь, а то Фавр хотел пойти поддержать ее морально.

Адамберг нахмурился. Вчерашняя женщина, которая рассказывала про рисунки на дверях. Ведь он же вроде ее успокоил. Если она повадится ходить каждый день, придется что-то придумывать.

– Я сделал глупость, комиссар? – спросил Морель.

– Нет, Морель. Я сам виноват.

Итак, Морель. Высокий, худой брюнет, угреватое лицо, выступающие челюсти, чувствительный. Угри, челюсти, чувствительность – Морель.

Адамберг с некоторой опаской вошел к себе в кабинет, кивнул Маризе и сел за стол.

– Ох, комиссар, мне так неудобно снова отнимать у вас время, – начала Мариза.

– Одну минуту, – сказал Адамберг, доставая из ящика стола лист бумаги и ручку.

Таким отвратительным приемом пользовались полицейские и руководители предприятий, чтобы собеседник почувствовал себя мелкой сошкой. Адамберг корил себя за это. Считаешь себя благороднее лейтенанта Ноэля, который лихо застегивает куртку, а сам, оказывается, способен на худшее. Мариза тут же