Дорогой Пеннифезер! - гласило письмо. - 'Стоит ли говорить, как огорчился я, когда узнал о постигшем Вас несчастье. У меня складывается впечатление, что Вы пали жертвой самой настоящей несправедливости. Я, правда, не успел ознакомиться со всеми обстоятельствами, но странное событие, которое случилось вчера вечером, лишь укрепило меня в моих подозрениях. Я ложился спать, когда открылась дверь и ко мне заявился Аластер Дигби-Вейн-Трампингтон. До этого мы с ним никогда не общались, и визит его меня немало удивил. Он сказал: 'Вы, говорят, приятель Пеннифезера?' Я сказал, что это действительно так. Он продолжал: 'Мне кажется, я впутал его в хорошенькую историю'. Я сказал: 'Мне тоже так кажется'. Он сказал: 'Не могли бы вы извиниться от моего имени, когда станете ему писать?' Я сказал, что могу. Он подумал и добавил: 'Кстати, он, вроде бы, небогат. Не послать ли мне ему фунтов двадцать, в возмещение, так сказать, убытков, а? Больше у меня сейчас нет. Как вы на это
смотрите?' Тут я, признаться, не выдержал и сообщил ему все, что думаю о нем и о его гнусном предложении. Я осведомился, по какому праву он смеет так обращаться с человеком, вся вина которого заключается в том, что он, видите ли, не принадлежит к его отвратительной компании. Он как-то опешил, пробормотал: 'Странно, странно, что до моих дружков, например, так они только и знают, что с меня деньги тянут', - и убрался восвояси.
На днях я совершил велосипедную прогулку в Литтл-Бичли, побывал в церкви Св. Магнуса, там есть очень интересные надгробья - я сделал эскизы. Жаль, что Вас не было.
Ваш Артур Поттс.
Р. S. Насколько я могу понять. Вы решили всерьез посвятить себя преподавательской деятельности. На мой взгляд, образование прежде всего должно способствовать развитию нравственных качеств, а не только смирять инстинкты. Будущее, как мне кажется, принадлежит тем, кто умеет тонко чувствовать, а не волевым натурам. Было бы интересно узнать, что подсказывает Вам Ваш опыт в этом вопросе. Наш капеллан, кстати, со мной не согласен. Он полагает, что утонченность восприятия ослабляет силу воли. Хотелось бы познакомиться и с Вашей точкой зрения'.
- Что вы на это скажете? - спросил Поль мистера Прендергаста, подавая ему письмо.
Тот внимательно изучил его и изрек:
- По-моему, ваш друг заблуждается насчет чувств, на его месте я бы так не полагался на голос сердца.
- Да нет же, я про деньги спрашиваю.
- Боже правый! И вы еще сомневаетесь. Немедленно соглашайтесь.
- Это самое настоящее искушение.
- Мой мальчик, вы согрешите, если откажетесь. Подумать только, двадцать фунтов. Жалованье за полсеместра.
Зазвонили к чаю. В столовой Поль протянул письмо Граймсу.
- Как мне поступить?
- Ты про денежки, что ли? Бери, пока не раздумали.
- Боюсь, что все не так просто.
Поль думал про деньги на уроках, думал одеваясь к обеду, думал за обедом. В тяжкой борьбе принципы, усвоенные с детства, одержали верх.
'Если я возьму эти деньги, - рассуждал Поль, - я так и не пойму, правильно я поступил или нет. Мне не будет покоя. Если же я их не приму, я буду твердо знать, что поступил правильно. Отказавшись, я смогу уверить себя, что, несмотря на все нелепые приключения последних десяти дней, я по-прежнему тот самый
Поль Пеннифезер, к которому я всегда относился с уважением. Это превосходная проверка жизнеспособности моих идеалов'.
Он попытался объяснить свое состояние Граймсу, когда они вечером сидели у миссис Роберте.
- Может статься, моя позиция выглядит странной, - начал он. - Ничего не поделаешь, так уж я воспитан. На первый взгляд, деньги взять следует. Дигби-Вейн-Трампингтон баснословно богат, и эти двадцать фунтов он все равно прокутит или просадит на скачках. Устроенный им кутеж принес мне невосполнимые потери. Рухнула моя будущая карьера, а кроме того, я лишился одновременно ста двадцати фунтов годовой университетской стипендии и двухсот пятидесяти фунтов, что выплачивались мне ежегодно опекуном из отцовского состояния. Казалось бы, эти двадцать фунтов принадлежат мне по праву. Но, - воскликнул Поль Пеннифезер, - как же тогда быть с чувством собственного достоинства? Из поколения в поколение мы, представители английской буржуазии, именуя себя джентльменами, вкладываем в это понятие среди всего прочего уважение к себе и презрение к благам, которые мы не заработали своим трудом. Именно это и отличает джентльмена от аристократов, с одной стороны, и от представителей артистической богемы, с другой. Да, я джентльмен и ничего не могу с этим поделать: таким я родился. Ни за что не возьму этих денег.
- Я и сам джентльмен, старина, - отозвался Граймс, - и, опасаясь, что ты начнешь рассуждать именно так, как рассуждаешь сейчас, я решил оказать тебе маленькую услугу и спас тебя от тебя же самого.
- Что значит - спас?
- Дружище, ты, ради бога, не сердись, но сразу же после чая я отправил твоему приятелю Поттсу телеграмму: 'Вели Трампингтону срочно выслать сумму', - и подписался: 'Пеннифезер'. А пока суд да дело, мой кошелек к твоим услугам.
- Негодяй! - сказал Поль и вдруг почувствовал неизъяснимое облегчение. - Слушай-ка, а не выпить ли нам по этому поводу?
- Умница! - ответил Граймс. - Причем на сей раз угощаю я.
- За нерушимость наших идеалов! - провозгласил Поль, когда принесли пиво.
- Красиво говоришь! - подал голос Граймс. - Будем здоровы!
Через два дня пришло второе письмо от Поттса.
'Дорогой Пеннифезер!
Посылаю Вам чек от Трампингтона на двадцать фунтов. На этом наши с ним отношения, слава богу, заканчиваются. Не буду скрывать. Ваша позиция в данном вопросе меня удивила, но Вам, безусловно, виднее. Стиггинс на днях читает у нас доклад на тему: 'Подавление сексуальных инстинктов и религиозное сознание'. Ожидается потасовка. Вы ведь знаете, какое значение придает Уолтон мистическому началу, которое Стиггинс, со своей стороны, склонен недооценивать.
Ваш Артур Поттс.
Р. S. В 'Учительском обозрении' на днях появилась весьма любопытная статья насчет новых методов обучения, практикуемых в средней школе Иннсборо с целью развития координации чувств учащихся. В рот ученику помещается небольшой предмет, форму которого он должен определить и воспроизвести на доске красным мелком. Вы не пробовали применять этот метод на Ваших уроках? Прогрессивно ли настроены Ваши коллеги?'.
- Зануда этот твой Поттс, - заметил Граймс, ознакомившись с посланием. - Самый настоящий зануда. Но дело сделано, а это главное. С тебя, брат, причитается!
- Конечно, конечно, - сказал Поль. - Непременно отпразднуем это. Может, и Пренди пригласим, а?
- Почему бы и нет? Ему это будет только на пользу. Он что-то совсем зачах. Закатимся вечерком в 'Метрополь', что в Кимприддиге, и отобедаем там. Но сначала надо, чтобы старик уехал, а то он заметит, что никто не дежурит.
В тот же день Поль посвятил в планы мистера Прендергаста.
- Знаете, Пеннифезер, - сказал тот, - это так любезно с вашей стороны, что я просто слов не нахожу. С превеликим удовольствием. И не припомню, когда я в последний раз был в ресторане. Пожалуй, что до войны. Во всяком случае, никак не после войны. Мой мальчик, я просто растроган. Это замечательная идея.
И, к немалому смущению Поля, в глазах мистера Прендергаста показались слезы, мгновение - и они покатились по щекам педагога.
