вислыми моржовыми усами, печально поглядел на Сиверцева и сердобольно посоветовал:
— Шел бы ты домой, Ваня. Работник из тебя сегодня…
«Как из говна пуля», — мысленно завершил фразу Сиверцев, которую деликатный завлаб оборвал посредине.
— Простите, Федор Витальич…
— Да прощаю, прощаю. Ты и правда иди. Я тебе потом отгул оформлю.
— Спасибо.
— Будешь должен, — привычно отмахнулся Баженов.
Сиверцев негнущимися руками стянул халат, повесил его в шкафчик, отодвинул журнал наблюдений подальше от края стола, поглядел исподлобья на Пашку и уныло побрел к выходу.
Сержант на КПП пялился на Сиверцева участливо, но пропуск все равно проверил, потому что за нарушения контингент исследовательского центра нещадно дрючили. Не спросили, почему в рабочее время в жилой сектор направляется, — и то ладно.
В принципе Сиверцев по совету завлаба действительно собирался вернуться в общагу, рухнуть спиленным тополем на койку и попытаться уснуть.
Но ноги сами привели его в «Ать-два». За тот самый столик.
Возможно, вокруг Сиверцева образовалась некая аура потрясения и подавленности — иначе чем можно объяснить, что обычно неторопливый бармен уже через десять секунд собственной персоной материализовался у столика с подносом в руках? Причем поднос был отнюдь не пустой.
— За счет заведения, — сообщил бармен, разгружая поднос, и это Сиверцева окончательно добило.
«Блин, неужели я так раскис, что меня жалеют даже эти бутлегерские прилипалы?» — подумал Сиверцев уже не с равнодушием, а с тревогой, и эта тревога его самого почему-то обрадовала и взбодрила.
Заведение в этот раз разорилось на сотку водочки, пару бутербродиков-канапе на шпажках и полушку светлого пива. Для закрепления, так сказать, наступательного водочного прорыва.
«Полоз, — подумал Сиверцев, потянувшись к рюмке, — давай ты найдешься, а? Живым…».
И засадил водку одним ударным глотком.
Через несколько секунд голова стала кристально ясной, а давешние муть и тяжесть бесследно схлынули.
Еще по пути на работу Сиверцев, невзирая на утреннюю подавленность, кое-как обдумал вчерашнее; версию с подмешиванием в выпивку какой-нибудь дряни он решительно отверг. Химию организм обычно чувствует, и уж от себя-то самого последствия отравления никак не скроешь, биолог-исследователь мог это сказать с определенной уверенностью.
Оставалось одно: пси-воздействие.
В Зоне полно и существ-псиоников, и соответствующего оборудования — на том же Янтаре, например, хотя как именно оно функционирует, во многом ещё загадка. Кроме того, странная энергетика Зоны сама по себе имела пси-составляющую. Но то в Зоне! А Сиверцев, похоже, попал под удар пси прямо в баре «Ать- два», априори расположенном за ее пределами. Что, собственно, считается теоретической границей Зоны? Не колючая же проволока и не кордоны военных всех мастей на временных участках периметра! Говоря научным языком — границей Зоны может считаться территория, где свойства, присущие собственно Зоне, становятся пренебрежимо малыми.
Будем откровенными: пси-воздействие, от которого вполне здоровый и сильный мужик вырубается на несколько часов и практически полностью теряет память, пренебрежимо малым не назовешь при всем желании.
Сиверцев сжевал один бутербродик, поковырял шпажкой в дуплистом зубе и машинально потянулся к пиву, не прекращая анализировать события.
Что же получается? Версия первая: Зона скачкообразно расширилась, поглотив бар «Ать-два». Сиверцеву уже доводилось наблюдать скачкообразные расширения Зоны, когда очередной выброс невидимым протуберанцем вырывался за колючку и заборы и обращал обычную приграничную территорию в ещё один участок Зоны. Бывало, Зона одномоментно заглатывала населенные пункты или военные объекты вроде блокпоста или узла связи. Это сразу становилось заметным: аномалии и артефакты возникали там, где отродясь ничего подобного не встречалось. Легко догадаться, что происходит, если в людных местах вдруг возникают аномалии. Паника, страх и смерти, смерти, смерти — вот что такое каждое расширение Зоны.
Потом, спустя считанные часы, на новую территорию Зоны вторгаются полчища монстров, что тоже очень трудно не заметить любому, кто зачем-то остался на свежепоглощенной территории.
Ничего подобного в военном городке, жилом секторе и исследовательском центре сегодня не наблюдалось. А значит, версию внезапного расширения Зоны следовало отбросить. Приходилось признать, что мощная и скорее всего направленная пси-атака произведена за пределами Зоны, в приграничной территории. Черт его знает, вдруг это возможно? Сиверцев по образованию был цитологом и занимался исключительно мутагенезом многоклеточных (точнее, собственно клеток) в комплексных условиях: при повышенной радиации и при одновременном воздействии аномальной энергии, периодически извергаемой из центра Зоны по всем направлениям. Псионикой занимались биофизики в северном и обоих северо-западных секторах, Сиверцев почти никого оттуда и не знал, потому что вояки там сейчас стояли европейские, да и научный центр формировался под патронажем Евросоюза. Что, если псионики поднапряглись и таки изготовили рабочий прототип пси-излучателя, а испытать решили на ничего не подозревающих соседях?
Но куда в таком случае подевался Полоз? И почему все, кто исчез до него, потом были найдены в Зоне сухими и мертвыми? Ошизели от пси-атаки и поперли дуром куда глаза глядят? В Зоне дуром нельзя…
Нет, чушь это, во-первых — блокпост, его дуром не минуешь. Во-вторых, если ломиться по Зоне не взвидя света, то до кровососа вряд ли добежишь: эти твари к границам приближаются редко, предпочитают держаться поглубже в Зоне. А вот на аномалию легко нарваться и в относительной близости от границ. Так что безумец, прущий дуром по Зоне, при определенном везении одолеет метров пятьсот, вряд ли больше. Ну, пусть даже километр одолеет. А потом неизбежно напорется на что-нибудь смертоносное.
Розена и Булата нашли гораздо дальше первого километра от нынешних границ Зоны.
Сиверцев задумчиво сжевал второй бутербродик и уже совсем было собрался заказать ещё выпивки, но тут за столик подсели Мухомор и Феда. Оба выглядели серьезнее, чем обычно выглядят сталкеры в баре. А ещё Сиверцеву показалось, что оба были трезвы, а это также, мягко выражаясь, удивляло.
— Привет, наука, — буркнул Мухомор, присаживаясь.
Стол заколыхался, когда за ним угнездился толстяк Феда. Угнездился, а затем приветственно кивнул.
— И вам не кашлять, бродяги, — отозвался Сиверцев, собирая в кучу разрозненные мысли.
Этих ребят он вообще-то знал, но дружбы особой с ними не водил, поскольку они якшались с Басмачом, а Басмач Сиверцеву был крайне неприятен. Поговаривали, что Басмач когда-то входил в бандитскую группировку «Шалман», а когда ее окончательно разгромили израильские спецназовцы — почти год скрывался где-то между Лиманском и Рыжим лесом и промышлял все это время банальным разбоем: грабил всех, кто ему встречался. Это вполне могло быть и неправдой, но Сиверцев не собирался ничего проверять. Не нравился Сиверцеву Басмач, и все тут; люди, от которых подспудно ждешь удара в спину, вообще мало кому нравятся.
Против Мухомора Сиверцев ничего не имел — за этим вроде бы не числилось никаких темных дел, равно как и особых подвигов. Прозвище свое Мухомор заработал ещё в сопливые отмычечные времена, когда его угораздило по уши вляпаться на краю болот в какое-то липкое несмываемое дерьмо, и потом месяца три от начинающего сталкера ощутимо пахло, но зато гнус, комарье и мухи облетали его за милю, а какие улететь не успевали — дохли на месте почище, чем от струи дихлофоса. Запах постепенно выветрился, а свойство вопреки ожиданиям осталось, и Мухомор служил штатным пугалом для насекомых целых два года, пока все неожиданно не закончилось — вдруг, внезапно, без всякого предупреждения. На Мухомора поворчали для порядку, все, кто с ним ходил в Зону, вновь подсели на репелленты, а прозвище осталось.
