Они спустились во двор. Алла Сергеевна повернула направо и пошла по дороге. Катя плелась следом. Она устала. Куда они идут? Можно было отложить все до завтра. А сегодня отдохнуть. И вдруг она узнала эту дорогу. Справа палисадник, здесь – остановка. По этой дороге они бежали с мамой. Ночью. К дяде Аслану.
Дошли до дома. Алла Сергеевна постучала в дверь. Открыла молодая женщина, ненамного старше Кати, с черной повязкой на голове.
– Ниночка? – спросила Алла Сергеевна. Молодая женщина кивнула и повела их в комнату.
Катя вспомнила – Нина. Так звали дочь дяди Аслана.
В квартире черными полотнищами были завешаны все зеркала. В комнате со свежевымытыми полами сидела на стуле пожилая женщина во всем черном. Рядом с ней стоял еще один стул. Круглая спинка, потресканное деревянное сиденье. Около стены – высокая железная кровать. Покрывало без единой морщинки, две подушки, сложенные одна на другую – высокой горкой. Верхняя подушка закрыта связанной крючком салфеткой. На буфете – фотография мужчины. Перед фотографией – стакан водки и кусочек черного хлеба сверху.
Алла Сергеевна молча прошла и села на свободный стул. Катя так и осталась стоять на пороге. Подошла Нина и сделала знак Кате – «пойдем».
Они вышли, а две женщины – две жены одного мужа – так и сидели рядом, одинаковым жестом сложив руки на коленях. Сидели и молчали.
– А ты Катя? – спросила молодая женщина.
– Да, – ответила Катя.
– А меня ты помнишь? Ты у нас жила.
– Помню.
– Я не хотела, чтобы ты уезжала. Ты смешная была маленькая.
– А я хотела, чтобы ты была моей старшей сестрой.
– Вы где живете?
– У моей подруги. Она отсюда, из Орджоникидзе. Мы в Москве вместе учимся.
– Хорошо. Надолго приехали?
– Не знаю.
– У мамы ноги болят. Раньше еще ничего было. А три дня назад – после похорон – почти совсем отнялись. Еле-еле ходит. Не знаю, что делать, – пожаловалась Нина.
– Может, пройдет? А у моей мамы руки болят. Артрит. И нога. Во время войны ее ранило.
– Да, я знаю, а мой отец ей ногу спас. Никто не верил, что она ходить будет, а он – верил.
– А я ничего про это не знала.
– А ты работаешь или учишься?
– Курсы машинисток-стенографисток заканчиваю. Работаю. Дома печатаю. А ты?
– А я медсестрой работаю. В нашей больнице. Где отец работал.
– Мы опоздали на похороны…
– Ничего. Главное, что приехали. А похороны хорошо устроили. Людей много было. Из других городов приехали. Памятник обещали поставить. Нам деньгами помогли. Папины друзья и пациенты. А жених у тебя есть?
– Нет. Что ты! А у тебя?
– Есть. Посватался, когда еще отец жив был. Успел. Собирались свадьбу играть. А сейчас нельзя. Ну ничего, подождем.
Из комнаты вышла Алла Сергеевна:
– Ниночка, спасибо, что позвонила. Пусть Катя с тобой побудет, а я на кладбище съезжу, ладно?
– Мам, давай я с тобой? – попросилась Катя.
– Не надо. Я одна хочу. Я вернусь за тобой.
Алла Сергеевна ушла, а Катя, как в детстве, осталась с Ниной. Помогла ей приготовить, посуду помыла.
– Мамочка, пойдем обедать. Давай потихоньку. У нас Катя, дочь Аллы Сергеевны. Помнишь Катю? – Нина осторожно вела мать по коридору на кухню.
Катя встала, когда на кухню, тяжело ступая, вошла пожилая женщина. Она села на стул. Нина налила в тарелку суп и поставила перед матерью:
– Мамочка, давай поешь.
Женщина взяла кусок хлеба и накрошила в суп кусочками. Ложкой подцепила размокший мякиш и с усилием поднесла ложку ко рту.
– Мама, еще ложечку, – уговаривала мать Нина. – Ты тоже ешь, – сказала Нина Кате.
Сама Нина встала и поставила на плиту большую турку. Насыпала кофе, налила воды. Стояла и смотрела, как поднимается пенка. Поставила на стол три чашечки. Разлила кофе. Катя отхлебнула. Кофе был крепкий, горький и горячий. Катя обожгла язык и поморщилась. Вдруг женщина кивнула головой в сторону Кати.
– Что, мамочка? – подскочила Нина.
Женщина указательным пальцем показала на Катину чашку.
– Допьешь, переверни чашку на блюдце. От себя, – сказала Нина Кате.
– Зачем?
– Мама тебе что-то сказать хочет.
Катя в один глоток допила кофе и перевернула чашку на блюдце. Нина взяла у нее чашку и передала матери.
Она посмотрела в чашку и отставила ее со стуком. Стала тяжело отодвигаться от стола. Нина подскочила, подхватила мать.
– Что, что там? – испугалась Катя.
Женщина что-то тихо сказала по-осетински. Нина повела ее назад в комнату. Уложила на кровать, вернулась к Кате.
– Что твоя мама сказала? – спросила Катя Нину.
– Сказала, что дочь ты потеряешь…
– А что это значит?
– Не знаю.
Алла Сергеевна все не возвращалась. Катя уже начала волноваться.
– Нина, может, за ней поехать?
– Не надо. Приедет. Не волнуйся. Алла Сергеевна город знает.
Уже начало темнеть, когда в дверь постучали. Нина открыла. Алла Сергеевна вошла, опустилась на стул. Нина налила ей чай.
– Мама, ты как? – спросила Катя. Алла Сергеевна как будто не слышала. Достала из сумочки пакетик и положила на стол.
– Нина, отдай это матери.
Нина развернула пакетик – золотая цепочка. Толстая, с крупными звеньями.
– Мне ее Аслан подарил, – сказала Алла Сергеевна. – Пойдем, Катя, уже поздно.
Нина проводила их до остановки. Помахала рукой.
– Мама, а сколько мы еще здесь пробудем? – спросила Катя.
– Мне тут больше делать нечего.
Они вернулись в дом Регины. Там продолжалось застолье. Их ухода, казалось, никто и не заметил. Алла Сергеевна ушла в комнату – отдыхать. Регина бегала с тарелками. Катя поймала ее на ходу.
– Регина, мама уехать хочет, – сказала Катя подруге.
– Как, уже? Мы же только приехали. – Регина чуть тарелки не уронила.
– Регина, пожалуйста, давай, мы уедем, а ты оставайся. Только билеты надо взять.
– Ладно. Я отца попрошу. Он поможет. А может, хоть на пару дней останемся?
– Нет, мама хочет уехать.
Регина опять развила бурную деятельность, и вечером следующего дня они стояли на вокзале. Регина тоже решила вернуться. Их провожала толпа народу – Регинины родственники. Женщины плакали. Мужчины
